Сказки – это удивительный жанр. Русский философ Ильи сказал, что сказка - это сон, приснившийся нации». Действительно, в сновидениях иногда люди видят сюжеты, похожие на фрагменты сказок или на какие-то древние ритуалы. Исследователи фольклора считают, что знакомые нам с детства сюжеты волшебных сказок действительно имеют отношение к древнейшим обрядам и ритуалам. А природа этих древних ритуалов связана с глубинными механизмами формирования символического поведения и образного мышления. Сказки, как и сновидения, в некотором смысле обращаются непосредственно к механизмам бессознательного. В этом их большая сила. И в то же время это выразительные, художественные тексты, которые доставляют при чтении эстетическое удовольствие. Сюжеты волшебных сказок странны с точки зрения рационально¬го сознания. Действие их происходит в особом пространстве — «в некотором царстве, в некотором государстве...» и закономерности их не¬возможны в привычном мире — в них животные разговаривают, Баба-Яга пытается съесть мальчика, героя можно сварить в котле — и после этого он остается жив... И это рассказывается как ПОДЛИННАЯ история, а не как сравнение или метафора... То есть существует мир, который функционирует по таким правилам. Отчасти это может быть понято как правила функционирования образных структур бессознательного, либо проявления архетипического плана, но такое объяснение всегда оказывается недостаточным и остается некоторая тайна...
То, что образы сказок обращаются одновременно к двум уровням — к уровню сознания и к уровню подсознательного, причем область бессознательного представлена в большей степени, требует интуитивного чувства формы или точного знания структуры сюжета сказки при использовании ее в психокоррекционной работе.
С помощью удачной метафоры можно быстро найти способ коррекции эмоционального состояния или подсказать содержательный вы¬ход из трудной ситуации. Но при неблагоприятном стечении обстоятельств парадоксальное или противоречивое сочетание сознаваемых и неосознаваемых смыслов текста сказки может быть источником серьезной психической травмы или как минимум замешательства у клиента Двойственная природа образов и сюжетов сказок (рациональная и архаическая, относящаяся к сфере действия мифологического сознания) требует определенных стратегий при выборе сюжета и способе использования этого сюжета.

СТРАТЕГИИ РАБОТЫ СО СКАЗКОЙ.

В практической психологии можно встретить несколько способов работы со сказками как с проекцией, в зависимости от того, какие за¬дачи ставит перед собой психолог или педагог. Не претендуя на полный обзор всех методов, можно попытаться классифицировать их по целям и задачам. Согласно представлениям автора, разные по жанрам сказки в разной степени подходят для выполнения задачи, поэтому можно составить нечто вроде сравнительной таблицы по жанрам сказок и целям проективных занятий со сказками.
1. Использование сказки как метафоры. Текст и образы сказки вызывают свободные ассоциации, которые касаются личной психической жизни человека, затем эти метафоры и ассоциации обсуждаются.
2. Рисование по мотивам сказки. Свободные ассоциации проявляются в рисунке, дальнейшая работа идет с графическим материалом.
3. «Почему герой так поступил?» —то есть более активная работа с текстом, где обсуждение поведения и мотивов персонажа служит поводом к обсуждению ценностей и поведения человека. Вводятся оценки и критерии «хорошо» — «плохо».
4. Проигрывание эпизодов сказки. Участие в этих эпизодах дает возможность ребенку или взрослому прочувствовать некоторые эмоционально-значимые ситуации и «сыграть» эмоции.
5. Использование сказки как притчи-нравоучения, подсказка с по¬мощью метафоры варианта разрешения ситуации
6. Переделка или творческая работа по мотивам сказки. Считается, что такая работа полезна, но в отношении сюжетов «волшебных» сказок она достаточно рискованна
Сказочные сюжеты, которые используются в этих случаях, полез¬но разделить на несколько групп. Во-первых, стоит разделить сюжеты на традиционные, с древности бытующие в культуре разных народов, и авторские, то есть сочиненные писателями «в стиле» древних фантастических сюжетов (к последней группе можно отнести и популярный жанр «фэнтази»). Далее речь пойдет именно о древних сюжетах и историях, общих для разных стран. Существенно, что нельзя говорить о специфических «русских народных» или «китайских» сказках; «сказочный фонд» мировой куль¬туры един, есть, например, «Золушка» французская, уральская и китайская... Правда, исследователям известно, что именно в России сохранились наиболее древние сюжеты сказок в их первозданном виде, и в этом смысле отечественная культура уникальна.
Авторские сказки удобны для работы с ассоциативным материалом, но существенный недостаток их в том, что авторские сюжеты не¬сут на себе след личного психологического (невротического) конфликта автора. Например, Андерсен, сочиняя сказку (по мотивам народных сказок) «Дикие Лебеди» в финале, когда Братья-Принцы обретают благодаря усилиям Сестры из заколдованных лебедей обратно человеческий облик, оставляет у Младшего Брата настоящее лебединое крыло. Какая женщина согласилась бы иметь мужа с таким крылом вместо левой руки? Могли бы быть проблемы... Для автора лебединое крыло символизировало поэтическую натуру Младшего Брата, но по существу это изменение финала сказки на¬рушило правильность древнего сюжета... Еще более парадоксальна в этом смысле «Русалочка». В этом сюжете сочетаются две разных формы развития отношений между ми¬ром людей и миром волшебных существ. Первая форма — история о девушке, которая преодолевает трудности и достигает возможности соединиться с возлюбленным, вторая история — о том, что любовь земного человека и существа иного мира опасна для человека, и волшебное существо может его при определенных условиях погубить или покинуть. «Сложение» двух форм в один сюжет приводит к парадоксу и вызывает ощущение особой значимости и «незавершенности» про¬исходящего. Очень часто дети пытаются «переделать» сюжет... или мучительно переживают его, так как он действительно безысходен.
Поэтому использование метафор и образов из авторских сюжетов для помощи клиенту несколько рискованно — можно адресовать под¬сознанию незапланированное или деструктивное сообщение. (Например, в той же «Русалочке» отчетливо представлены страхи в сфере сексуальности: героиня испытывает мучительную боль в ногах, находясь рядом с любимым...) Продолжая классификацию, народные сказки тоже необходимо раз¬делить на несколько групп; такое разделение сюжетов может подсказать, какие из них наиболее удобны для перечисленных выше методов:
1. Бытовые сказки, сказки-басни, истории о жизни. Например, «Лиса и Журавель».
2. Сказки-загадки, истории на сообразительность, истории о хитрецах.
3. Сказки-басни, поясняющие какую-либо ситуацию или моральную норму.
4. Притчи — истории о мудрых людях или о занимательных ситуациях.
5. Сказки о животных (иногда они оказываются в разделе басен).
6. Мифологические сюжеты, в том числе истории про героев.
7. Волшебные сказки («Гуси-лебеди», «Крошечка-Хаврошечка», «Золушка»).
Волшебные сказки наиболее задевают воображение и остаются в памяти с детства на всю жизнь. Именно в сюжетах «ВОЛШЕБНЫХ» сказок наиболее устойчиво сохраняются воспоминания о древних ритуалах и тайнах мира. Некоторые гениальные писатели интуитивно чувствовали эту тай¬ну и их «сказки» воспроизводили «подлинность» формы. В русской культуре это Пушкин и Ершов, во Франции — Шарль Перро. Наиболее удобны для проекций обыденного психологического материала басни, бытовые истории. Чем более иррациональный материал, то есть, чем ближе текст к волшебной сказке — тем более сложные связи устанавливаются между индивидуальным опытом и архетипическим (трансперсональным, общим для всех людей) опытом. Именно здесь начинает проявляться возможный конфликт между индивидуальным пониманием того, как нужно жить, и универсальным глубинным опытом. Глубинный опыт—опирающийся на ритуалы — относится к уровню мифологического сознания.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО И ТЕЛЕСНОГО ОПЫТА, ПРОЯВЛЯЮЩИЕСЯ В ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ЭКСПЕРИМЕНТАХ С ВОЛШЕБНЫМИ И НАРОДНЫМИ СКАЗКАМИ

Для того, чтобы лучше понять психические механизмы воздействия волшебной сказки на человека, можно обратиться к экспериментальному материалу психотерапевтических семинаров, проводившихся на материале волшебных народных сказок. В этом материале наблюдается определенная систематичность, которую можно использовать как для диагностических целей, в рамках проективного подхода, так и для планирования психокоррекционного либо педагогического вмешательства. Некоторые из этих тенденции, по мнению автора, служат достаточно серьезным основанием для введения ограничений при использовании традиционных сюжетов в воспитательной и психокоррекционной работе. Эти ограничения можно свести к общему требованию: при использовании традиционного сюжета во избежание получения противоречивых и запутывающих результатов необходимо знать правила его организации и основные «энергетически насыщенные» точки.
Наиболее выражены следующие тенденции:
1. Повторяемость телесных проекций. В определенных местах сюжета при работе с разными группами у участников возникали сходные комплексы телесных ощущений при идентификации с образами и сходные тенденции в «знании» смысла и значения образов. Телесные ощущения в этих случаях весьма интенсивны и «подсказывают» определенные виды движений и поведения «персонажа» и развитие его отношений с другими образами. Этот механизм работает таким образом, как если бы образы сказки напрямую вызывали резонанс определенных повторяющихся психофизиологических структур человеческого организма, а сюжет сказки —то есть цепочка сменяющихся «событий» — представляли собой некоторый «стандартный» для человеческой психики (для человеческого организма в целом, на психофизиологическом уровне), способ взаимодействия этих структур и их регуляции. Причем этот же сюжет, понимаемый на сознательном «рациональном» плане, по аналогии с нормами и правилами социальной жизни, не всегда соответствует схеме организации на глубинном плане.
2. Использование текстов волшебных сказок как проективного материала позволяет дальше работать с личными «проблемами» участников, не называя их, оставаясь только в рамках материала сказки.
Чтобы вызвать эмоциональный резонанс, можно прочитать текст сказки и попросить отметить места, которые вызвали сильные чувства, после этого этот эпизод сказки используется как метафора. Такая работа со «стандартной» метафорой отличается от спонтанно возникающей метафоры тем, что развитие сюжета заранее предопределено:
ведь сказка хорошо известна. Работа может быть сосредоточена на том напряжении или негативных эмоциях, которое мешает принять данный сюжет целиком, вызывая сильное сопротивление. Завершением работы в эксперименте считалось такое состояние, когда человек мог последовательно вчувствоваться во все трансформации сюжета, не испытывая фрустрации, то есть вступить в контакт со своими эмоциями в том числе на тех «участках» сюжета, которые раньше вызывали напряжение и чувство отторжения, протеста. Такая директивная проработка на «глубинном» уровне образов, вызывавших негативные эмоции, приводила к реорганизации системы контактов с миром и влияла на течение психосоматических заболеваний. Работа проходила только на плане образов, и «инсайты» не связывались с социальным личностным опытом.
3. Наиболее специфичным оказался опыт работы с замешательством и сопровождающим его иррациональным переживанием ужаса и беспомощности. Значительная часть «отталкивающих» или раздражающих эпизодов сказок, а также тех, которые первоначально кажутся «плохими» по моральным соображениям, в глубине содержат опыт замешательства, то есть, на бытовом языке, чувство растерянности, когда человек мог бы сказать: «я не знаю, что делать и что чувствовать...» или «мало ли что может случиться...» Это соответствует травматическим элементам раннего детского опыта или серьезным переживаниям психических травм у взрослых людей. Проработка такого опыта в символической форме соответствует, по-видимому, формированию навыка адаптивного эмоционального поведения. Наиболее последовательно это проявляется в «жестоких» сюжетах, в которых есть тема проглатывания, разрубания на части и так далее.
4. На глубинном уровне символические системы образов сказок переживаются как весьма строго организованные. То, что на уровне личных проекций кажется случайным и пригодным для экспериментирования и рекомбинирования, на глубинном уровне строго связано через преемственность и взаимозависимость телесных, двигательных про¬грамм. Поэтому рекомбинирование может приводить к замешательству и снижению энергетического потенциала (на уровне текста сказки это означает, что если Волк съедает Красную Шапочку — то и должен съесть, без злости или обиды, а если как-то изменить ситуацию, то на социальном плане это может быть более приемлемо, зато на глубин¬ном — разрушительно). Эти соображения актуальны при использовании вольных переделок сказок в работе с детьми, которые чаще всего делаются с лучшими намерениями в сказках с «жесткими» сюжетами.
5. На глубинном уровне исчезают моральные мотивировки и эмоциональные паттерны поведения. Например, оценки: «хороший»-«плохой», «нравится»-«не нравится». Некоторые сюжеты — например, про Мачеху и Падчерицу, провоцируют при обсуждении их на «рациональном» или «социальном» плане разделение героинь на Прилежную и Лентяйку. Такое исследование моральных отношении персонажей запутывают символическую систему сказки. Например, получается, что гибнет девочка, одновременно и Ленивая и Любимая матерью. (Сюжет, кстати, был проанализирован Беттельхеймом). При погружении на чувственном плане в мир образов волшебной сказки на первом плане оказывается «необходимость», связанная с глубинным механизмом переживания соответствующей метафоры, или с ее «смыслом»
6. Создается впечатление, что некоторые сюжеты удивительным образом воспроизводят типы переживаний человека при прохождении возрастных кризисов (конфликтов) по Э. Эриксону и содержат своего рода символические «подсказки» для более благополучного «правильного» (с точки зрения культурной традиции) прохождения этих кризисов.

МЕХАНИЗМЫ ВОЗДЕЙСТВИЯ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗОК

Волшебные сказки описывают глубинный человеческий опыт про¬хождения эмоциональных кризисов и преодоления страха. Они выполняют ту же функцию, которую в древности выполняли ритуалы — то есть, дают человеку опору в условиях неопределенного эмоционального опыта и подготавливают его к кризисным переживаниям. Ритуалы излучаются антропологами и этнографами, и достаточно хорошо описаны для некоторых архаических культур. При всей экзотике ритуальных форм поражает единообразие и универсальность основных структур ритуала. Сущность и форма ритуала более доступна европейцам не в непосредственной форме, но в виде текстов волшебных сказок. Известно, что сказки этих циклов появляются, когда перестают выполняться основные формы ритуала. В литературе встречаются две противоположные «гипотезы» относительно происхождения ритуалов и сходства их основных культурных элементов в разных культурах. Первая — существовал некоторый древний источник, так сказать, ПРА-РИТУАЛ, который распространился по всей земле.
Второй — существует некоторая более простая универсальная общечеловеческая структура, которая обеспечивает воспроизведение сходных систем образов. Если искать такую структуру, то это в значительной степени будет непосредственный телесный опыт, особенно первого года жизни, возрастные психофизиологические кризисы. Так как механизмы подсознательного воздействия сказки действительно лежит на глубин¬ном, до-личностном уровне, любое точное обращение к этим механизмом должно будить и активизировать мощнейшие физиологические механизмы, в том числе те, которые отвечают за адаптацию человека к стрессу. Сюжет волшебной сказки соединяет в себе образы, которые обеспечивают доступ к этим механизмам.
Каждая из известных волшебных сказок содержит свой «ключ», то есть информацию о типе дезадаптации и способе проживания определенного кризиса. К сожалению, теоретические идеи Юнга об архетипах не дают достаточно четкого ответа на вопрос о том, как именно выбирать сюжеты и значимые элементы этих сюжетов.
В течение нескольких лет автор проводил экспериментальный семинар, посвященный исследованию глубинного восприятия сюжетов сказок людьми, находящимися в состоянии кризиса или дезадаптации. Это исследование показало, что основные сюжеты касаются прежде всего темы кризисов раннего детского возраста и связаны с темой базового доверия к жизни и переработкой символических страхов. Например, тема «Красной Шапочки» — тема преодоления страха поглощения, а «Крошечка-Хаврошечка» — работа со страхом смерти... Когда ребенок слушает сказку — он исподволь репетирует, тренирует свою способность в будущем проходить через кризис.

«ЕСТЬ ЛИ ОБРАЗ, КОТОРЫЙ НЕ ЯВЛЯЛСЯ БЫ АРХЕТИПИЧЕСКИМ?»

В практической психологии широко распространено использование сказок как ПРОЕКТИВНОГО материала. Действительно, когда человек вспоминает образы знакомых с детства сказок, это сразу вызывает эмоциональный отклик, и кажется, что легко найти многозначительные параллели в собственной жизни или в жизни общества, которые «разбужены» этой сказкой.
« Жили-были дед да баба, и была у них курочка ряба... Снесла курочка яичко, да не простое, а золотое. Дед бил-бил, не разбил. Баба била-била, не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула — яичко-то и разбилось. Плачет дед, плачет баба, и говорит им Курочка-Ряба: «Снесу я вам яичко не золотое, а простое...» Читатель может сам по¬пробовать ответить на следующий вопрос: «Что значит для вас сейчас эта сказка, какой смысл в том, что золотое яичко разбилось...» И в качестве психологической параллели автору вспоминается один эпизод из работы группы личностного роста. Участник, работая с мета¬форой, говорит другому участнику: «Я не могу принять тебя, твою по¬мощь в качестве ЗОЛОТОГО ОСОБОГО (волшебного) яблока... Я хочу, чтобы это было обыкновенное, ПОНЯТНОЕ МНЕ яблоко, и тогда я готов взять его...»
2. Вообще полярность ПРОСТОЕ-ЗОЛОТОЕ — не такая уж про¬стая в нашей культуре... И то общее, что каждый найдет в ответе на простые вопросы, будет отсылать к архетипическому уровню семантики.
Итак, что же происходит, когда человек воспринимает сказку? Считается, что «психологический ответ» приходит с трех разных по глубине уровней, это приблизительно соответствует схеме работы с символическими сновидениями в Юнгианском подходе.
Первый Уровень: События сказки задевают эмоции, герои и их от¬ношения между собой «проецируются» на обыденную жизнь, ситуация кажется похожей и узнаваемой «по ассоциации».
Второй Уровень: Сказка напоминает о важных социальных и моральных нормах, в жизни, в отношениях между людьми, в том, что такое «хорошо» и «плохо».
Третий Уровень: Сказка задевает глубинные механизмы подсознания, сохранившие архаические элементы, часто непривычные для разума.
Первый, наиболее поверхностный уровень восприятия дает возможность отреагировать значимые эмоции, и обсуждение чувств и потребностей героев сказки, их конфликтов и затруднений является терапевтичным.
Наилучший материал для этого дают бытовые сказки. Волшебные сказки менее всего подходят для такой работы, у них другая, более серьезная функция.
Второй уровень, затрагивающий моральные нормы взаимоотношений, наиболее сложен для работы, так как многие сюжеты сказок сложились в давние времена, когда закономерности жизни были иными, мы часто не распознаем за экзотическими деталями архаического быта глубинные универсальные механизмы психической деятель} стиля и поведения.
Именно этот уровень наиболее «вредит» использованию сказок работе с детьми, так как система образов и отношений персонаж сказки мало приемлема для бытового сознания. Поэтому с детьми — а часто и со взрослыми — трудно обсуждают эту тему, и лучше ее специально не усиливать, а сразу перейти на символический план непосредственного переживания опыта, более однобокий. Если же долго оставаться на уровне моральных норм, то сквозь кают странные вопросы: например, как мама в «Красной Шапочке» отпустила девочку в лес одну, например — и это открывает двери самым запутанным интерпретациям, переводя волшебную сказку в категорию басен. Но эта история символическая, так как сказка относится к категории «волшебных», то есть ритуальных сюжетов, в н описывается НЕ БЫТОВОЕ, поведение, а мир символов, и так дал. Поэтому «работа» с ней как с басней приводит к парадоксальным результатам
Третий уровень, уровень проекции универсальных глубинных структур бессознательного, затрагивает наиболее интересные аспекты, и именно он дает эмоциональную энергию и интерес при восприятии сказки, но правила работы с ним требуют особого разговора, касающегося стратегий индивидуальной психотерапии.
ПРИМЕР РАБОТЫ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ГРУППЫ ПО ИССЛЕДОВАНИЮ НАРОДНОЙ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ
Итак, народные волшебные сказки — это такие истории, где с героем происходят мало понятные обыденному сознанию происшествия — он общается с Бабой-Ягой, попадает в удивительные ситуации, например, в Тридесятое царство, имеет дело с волшебными предметами... И когда современный человек слушает такую историю, с ним тоже происходят удивительные события. Например, историю о Крошечке-Хаврошечке или Гусях-Лебедях. Сначала, как и можно было ожидать, проявляются проекции личности, так сказать, поверхностного слоя — то, что актуально сейчас, потом то, что происходит со мной в моих контактах с миром, то, что я могу осознать как свою роль. Например, что значит для меня быть птицей... Но — можно почувствовать, что есть что-то еще — дальше. Следующий уровень — это, может быть, уровень культурных мотивов и сценариев, уровень экзистенциальных смыслов. Например, что такое летать и не летать... Но — любопытство говорит — есть что-то еще — дальше, то, что трудно выразить словом, или опознать на уровне эмоций, но легко ощутить телом... и ты как будто знаешь это всегда. И этот следующий уровень — некоторый простой и полный энергии уровень, где я как будто знаю тайный смысл происходящего — без всяких объяснений, но знание это — особое: например, я знаю, что смысл птицы — быть переносчиком — (связным).
Итак — работа в группе: участники вспоминают сказку и из числа «персонажей» сказки выбирают те, которые наиболее сильно отзываются на уровне эмоций, лучше всего — те, которые пугают или кажутся «странными» (как ни удивительно, опыт показал, что с сюжетами волшебных сказок связано гораздо больше негативных переживаний, чем позитивных. Причем позитивные переживания чаще относятся к понятным на бытовом уровне событиям — например. Золушка выходит замуж за принца, а негативные переживания более связаны с действительно странными персонажами — или ситуациями — например, зачем было Ивану вариться в трех котлах).
После выбора персонажей (перечень персонажей в «Крошечке-Хаврошечке»: поле, глаз, корова, мясо, кости коровы, нож, вода...) участники группы идентифицируются с ними, и начинается коллективное действие... «Я — кости коровы...» В этом действии все персонажи на уровне движения, тактильных фантазий и интеллектуальных установок проживают сюжет и свои трансформации в рамках этого сюжета. «Что я делаю в этой истории? Какой смысл во мне для главного героя? и каков ПРАВИЛЬНЫЙ процесс моего взаимодействия с другими персонажами?»
И мы оказываемся в мире, правила которого нам кажется знакомы¬ми «от природы» и в то же время не слишком похожими на привычные моральные и социальные обстоятельства жизни и даже физические законы этого мира несколько иные (в этом мире нет солнца, хотя есть свет, нет причинно-следственных связей и времени в привычном понимании, нет смерти). Я испытала действительное потрясение, когда
впервые услышала от участницы следующие слова (она была в образе «Печки»): «Я знаю (Я чувствую), КАК я ПРАВИЛЬНО должна поступать, но я с этим не согласна, я так не думаю». Интересны случаи, когда с разных уровней проекции участник говорит о противоположных тенденциях одного и того же образа. На¬пример, ковшик на озере на уровне личностных проекций символизировал чувство одиночества, покинутости и страх потери чего-то жизненно важного, 1а на глубинном уровне — тему женского начала, естественного контакта с миром и естественного «отдавания». Как будто бы под беспокойной поверхностью переживаний, мотивов, конфликтов и потребностей обыденной жизни есть знание о глубинном ПРАВИЛЬНОМ устройстве мира, и это знание дает человеку ориентацию в пространстве мира... Прикосновение к этому знанию — интересно и возможно целительно, и рассказать о нем можно простыми и доступными словами: «Яблоня должна иметь золотые яблочки, а мясо коровы есть нельзя, и в котлы надо прыгать сначала в горячий, а потом в холодный, а не наоборот...» А память об этом мире простых закономерностей у нас всегда с собой — это единство телесных ощущений и слова.
Сказка «Гуси-Лебеди». Группа выбрала эту сказку —детская сказ¬ка, интересно, почему все так произошло, о чем это...
Действительно, странная история, не похожая на обыденную жизнь. Я прошу участников выбрать себе персонажей, принять позу этого персонажа, почувствовать Я-ЭТО-ОН, сказать несколько слов от имени этого персонажа, которые могли бы быть его девизом, эти слова должны быть о том — что я делаю, к чему стремлюсь... Первое препятствие — трудно перейти от зрительного образа к телесному ощущению.
«Я вижу яблоню, она с зелеными листиками, красивая...» (то, что легко дается ребенку — просто притвориться объектом, деревом — без дополнительных ассоциаций или комментариев — трудно взрос¬лому). Второе препятствие — опыт интеллектуальной работы, культурные и личные ассоциации. Например, что такое печка — дом, тепло, воспоминания детства, русская печь с пирогами, в «голландке» нельзя испечь хлебов... Я говорю: «Просто СТАНЬ этим персонажем, по¬чувствуй, подвигайся, догадайся — какая часть тела напряжена, какое движение, какая тема подсказывается позой...» ...Один из первых персонажей — ПЕЧКА. Жесты, позы, (акцент — низ живота) «Я — печка, моя задача — сохранять тепло, вмещать... » Вопросы к ПЕЧКЕ: — Что Ты делаешь для девочки? Опасна Ты для девочки или нет? Что будет, если она съест Твой пирожок? Когда Ты появилась здесь? Чем Ты была раньше? Знаешь ли Ты бабу-ягу?.. и так далее. Из ответов ПЕЧКИ: ...безопасна, и если девочка съест мои пирожок — она станет частью меня, останется здесь НАВСЕГДА, ей будет хорошо и спокойно... Участник: Да, это действительно отказ от деятельности, от цели в жизни, от достижения, возвращение в материнскую утробу спрятаться в собственное чрево — а надо — идти, рисковать, принять вызов... тревожиться, спасать действовать...
Итак, мы доходим до ИЗБУШКИ НА КУРЬИХ НОЖКАХ. В этом эпизоде действуют ПОЛЯНКА, (ОГРАДА ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОСТЕЙ — каждый знает, какая ограда у этой избушки), ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ, принадлежащие БАБЕ-ЯГЕ (сама она в эпизоде не показывается, только присутствует как наблюдатель).
Участники: БАБА-ЯГА съест мальчика? Это ОПАСНОЕ место? (во¬обще говоря, нет сказки, в которой БАБА-ЯГА была бы успешна в съедании мальчиков или девочек, если учесть мощность образа, можно предположить, что это и не входило в ее намерения — или было практически невозможно — как выразился один из участников — БАБА-ЯГА это как диктор в телевизоре — здесь и не здесь. Во всяком случае, потрогать ее не удается)
Вопросы к ИЗБУШКЕ (которая неуловимо напоминает повадками КУРОЧКУ-РЯБУ — не зря в одной из версий сказки девочка сыплет зернышки перед ИЗБУШКОЙ): Опасное это место или нет? и другие.
Из ответов ИЗБУШКИ: ... Место для мальчика безопасное... может играть яблочками вечно, не взрослея... для девочки — испытание. Безопасно, но она должна бояться.
Участники: мальчик уже в ТОМ МИРЕ, вечное блаженство, умереть молодым, и еще — это логика матери — чтобы ребенок никогда не взрослел...
Комментарий культурологический: есть сходство универсальных процессов, они описываются одним алгоритмом и поэтому просвечивают один в другом: Роды (рождение). Инициация (или символическое рождение для новых жизненных программ, ритуальное в древности или почти банальное и многократное в обыденной жизни — «умереть для старого, чтобы родиться для нового», Смерть (рождение в ТОТ МИР). И ритуалы для оформления соответствующих процессов удивительно симметричны. Греховность (принадлежность ТОМУ МИРУ) роженицы в разных (в том числе архаических) культурах.
Мы уже прошли несколько иерархических уровней в этих образ¬ах: 1. Деревня, где живет семья 2. Поле, Лес 3. ПЕЧКА, ЯБЛОНЬ, РЕЧКА (иногда они признаются, что являются формой предъявления самой БАБЫ-ЯГИ) 4. ПОЛЯНКА, ОГРАДА, ИЗБУШКА (ГУСИ-ЛЕБЕДИ) 5. ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ (дальше — 6. БАБА-ЯГА). На высших иерархических уровнях культурные ассоциации и «глубинная информация» все сильнее различаются, здесь можно доверять только «те¬лесной архаической памяти». Единственный алгоритм: «Я вижу» — («я познаю») — «Я становлюсь этим и имею информацию».
ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОЧКИ. ...Сейчас каждый участник группы может почувствовать себя девочкой, которая стоит пере;; ИЗБУШКОЙ и видит братца, играющего ЗОЛОТЫМИ ЯБЛОЧКАМИ.
ЗОЛОТОЕ ЯБЛОЧКО: ...Я—целостное ощущение мира... вся информация... ответ на любой вопрос во мне... Я-ВСЕ... (Меня неправильно выносить из этого места). Участники: Но почему именно ЯБЛОКО? Хотя это понятно — Яблоко сада Гесперид, Яблоко мирового дерева. Яблоко познания Добра и Зла (понятно — не груша или персик) совершенная форма сфера, золотое, Парис и Елена... А что будет — если унести его в деревню (кто-то попробовал — и вышло странновато — либо яблоко становилось обыкновенным, съедобным — либо возвращало обладателя назад к ИЗБУШКЕ, один раз, правда, превратилось в Золотое Яблоко в основании креста на куполе церкви) — конечно, это известная история — пытаться управлять мудростью мира как объектом, управлять миром с помощью знания, побояться СТАТЬ ею, но взять с собой, положить на полку в избушке, как ЗОЛОТОЕ ЯИЧКО — хочу — разобью, хочу — так смотреть буду, иметь ЗОЛОТУЮ РЫБКУ «на посылках». И что же происходит потом с каждым? Кто-то скажет — Девочка стала взрослой — хотя жизнь ее как будто и не изменилась, просто она стала ХОЗЯЙКОЙ МИРА, ЖЕНЩИНОЙ — хотя это не имеет отношения к сексу. Это новый характер отношения с ТЕМ МИРОМ — иной, чем у ребенка — РЕБЕНОК просто играет с предметами ТОГО МИРА, так как принадлежит ему. Все возвращаются в ДЕРЕВНЮ —легко проходя в новом статусе через контакт с ПЕЧКОЙ, РЕЧКОЙ, ЯБЛОНЕЙ — теперь ОНИ дают свою энергию человеку, который вступает с ними в контакт — но не имеют власти диктовать свои условия (теперь ими можно пользоваться). Участники, так становятся шаманами — так человек проходит инициацию — так взрослый вступает в контакт с миром духовного опыта — или бессознательного — или в трансперсональную сферу. Работа со сказкой закончена — или только начинается ... Каждый образ на глубинном уровне имеет свою собственную «энергию» (приходится вспомнить, что юнгианцы говорят о некоей биологической энергии архетипов), свою задачу и место в общей системе образов (очень похоже на «функции» Проппа) и эта энергия пронизывает более поверхностные слои, внося вклад в бытование и личные проекции, связанные с этим образом. Замечательно, что далеко не все персонажи и образы текста можно найти на глубинном уровне. Некоторые исчезают или трансформируются на более поверхностных уровнях. И это отличает сказки на¬родные (те, которые сохранили свою форму) от сказок авторских. Если обратиться уже не к спонтанному опыту проживания сказки, как психокоррекционным задачам, то приходится существенно менять способ работы. На первый план выходит противоречие между универсальной схемой развертывания проекций сюжета и индивидуальной системой проекций, представленных в конкретной работе над сюжетом. Исследуются и отрабатываются в сессии места наибольшей напряженности и конфликтнов в таких противоречивых сочетаниях. Подробнее о конкретных приемах «сказкотерапии» читатель сможет узнать из следующих публикаций.

«КАК ПРАВИЛЬНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ВОЛШЕБНЫМИ СКАЗКАМИ?

Достаточно сказать, что контакт с глубинным уровнем сказки не совсем прост. Действительно, события, которые происходят в волшебной сказке, не совсем обычны с точки зрения бытового сознания. Баба-Яга хочет поместить мальчика в печку и испечь его, великан-людоед пытается съесть детей, братья убивают и рубят на куски брата из жадности, волк глотает девочку, притворившись ее бабушкой.
Эти действия абсолютно непонятны и враждебны «рациональному» плану сознания, так как это действия, невозможные и недопустимые, если представить себе, что события происходят в реальной жизни, в нашем городе, например. Эти же описания совершенно логичны и «правильны», безусловно, приемлемы, когда они «считаются» под¬сознательными механизмами по тем правилам, которые действительны для метафор или сновидений. Об этих правилах подробнее можно поговорить отдельно, достаточно знать, что они отличаются от правил «понимания», действующих для бытового уровня восприятия. Поэтому поколения детей в разных странах слушают эти истории, а взрослые рассказывают их, и, несмотря на «странность» и «жестокость» .этих рассказываемых событий, в психике ребенка происходит нечто чрезвычайно важное — он приучается «разряжать» свои страхи, делать свой эмоциональный мир более гибким и эффективным. Взрослые находят в сказке подсознательную опору в эмоциональных переживаниях, но более заметны эти механизмы у детей. Дети охотно слушают страшные волшебные сказки, в которых с героями происходят ужасные события, иногда даже смерть, но потом герой возвращается живой и невредимый, пройдя через все испытания и победив всех врагов. Они пугаются за героя, сопереживают ему и учатся в символической форме кое-каким важным вещам, даже не замечая этого. То, чему они могут научиться в сказках, невозможно полностью заменить рациональным обучением, так как символический план непосредствен¬но обращается к бессознательному. Например, одна молодая мама заботилась о том, чтобы се дочка выросла доброй девочкой и не знала о царящих в мире несправедливости и зле. Поэтому мама, рассказывая девочке сказки, всегда выбрасывала «страшные» эпизоды например, девочка в Красной Шапочке не была съедена волком, а убежала. Когда девочке исполнилось пять лет, ее пришлось вести на консультацию к психологу — девочка была чрезвычайно пугливой и не могла общаться с детьми и взрослыми. Оказалось, что, убирая из сказок «страшные» эпизоды, заботливая мама убрала нечто полезное: конфликт и способность ему противостоять, способность противодействовать внешнему миру, страх за героя и ожидание развязки, опыт смерти и возрождения... Сказка после таких изменений не смогла выполнять свою психотерапевтическую функцию.
Итак, функции волшебной сказки следующие:
- психологически готовить человека к напряженным эмоциональным ситуациям (подготовка идет на бессознательном символическом уровне);
- символическое отреагирование физиологических и эмоциональных стрессов, полученных в пренатальный период, в момент родов и в раннем детском возрасте («Красная Шапочка» — отработка символических родов);
- принять в символической форме свою физическую активность и способность действовать в кризисных ситуациях и осуществлять психическую регуляцию себя в ситуациях замешательства. Итак, напрашивается некоторый вывод — система символической «профилактической» психотерапии, психотерапия сказкой, предтеча современных методик, в том числе гештальт подхода — существует как минимум несколько тысячелетий. Единственное условие пользования этой эффективной системой — отказ от интеллектуальных интерпретаций и полноценное принятие всей гаммы переживаний, через которые ведет система образов волшебной сказки главного героя (Внимание! Речь идет только о древних сюжетах). А наилучший способ употребления просто слушать и переживать, как в детстве. При таком понимании природы и механизма действия сказки в стороне (то есть в большей степени в рамках интерпретации и в меньшей степени влияя на практику) остается опыт аналитической интерпретации образов и символов сказки в традициях Юнгианского подхода или психоанализа. Акценты смещаются с поиска конфликтных зон на проживание полноценного универсального процесса в символической форме, получение опыта прохода сквозь страх и возрождение. То есть наилучший способ оказать психологическую помощь человеку — с помощью сказки — это позволить, чтобы сказка сама выполнила свою древнюю психотерапевтическую функцию. Если речь идет о ребенке — просто читать ребенку сказки на ночь, без переделок, и тем самым запускать глубинный процесс. Если взрослый — опереться на метафору и попробовать ОСВОИТЬ глубинную стратегию в первозданном виде. Наиболее неприятны, и, по мнению автора, бесполезные этом смысле именно переделки и «улучшения» сказок, предпринятые с лучшими намерениями, например, уговорить Волка не есть Красную Ша¬почку. Все должно пройти так, как заложено в древнем ритуале. Таким образом, если Волк должен съесть героиню, с которой идентифицируется слушатель, в этой сказке — быть съеденной — наилучший вариант действия, чтобы открылся путь к трансформации и развитию на новом уровне. То есть народные волшебные сказки надо просто ПРОЖИВАТЬ, не обсуждая мотивы и эмоции их героев. Любая переделка сюжета ослабляет целостность композиции на подсознательном уровне, даже если выигрывает в понятности и приемлемости с точки зрения современного «рационального» сознания.