"Папам и мамам об особых детках"

Здравствуйте, дорогие друзья!

Сегодня Вы можете прочитать:

• Н. Ратушна. Мои опыт преодоления.[прочитать]
• Глен Доман.Что делать, если... Отрывки из книги.[прочитать]
• М. Аромштам. Вариации на тему детского чтения. [прочитать]

Мой опыт преодоления.

Дорогие мамы особых деток! Обращаюсь в первую очередь к Вам. У каждой из вас за плечами свой бесценный опыт преодоления беды, для кого-то это уже в далеком прошлом, кто-то ищет ответы на мучительные вопросы: " Как быть, что делать, в каком направлении двигаться?" Многие же просто раздавлены диагнозами, прогнозами, безысходностью. Я вас как никто другой – понимаю. И мне очень хотелось бы вам помочь.

Я попытаюсь обобщить и кратко изложить свои " опыты". Это не руководство к действию : "Делай как мы, делай с нами, делай лучше нас". Это повод к размышлению.

Мой мальчик родился недоношенным (33-34 недели), с массой осложнений, гипоксией. Выписали нас с неблагоприятными прогнозами и добрыми пожеланиями…

Диагноз: ДЦП + микроцефалия поставили в год. Драгоценное время было упущено в силу нашего недопонимания проблем и потому, что никто не направил по нужному пути.

Когда прозвучал диагноз и слово "инвалидность" - свет померк перед моими глазами. Я никого не могла видеть и ни о чем не могла говорить.

Очень трудно было осознать, что мой ребенок никогда не будет, "как все", соизмерить свои силы с тем, что есть – на всю оставшуюся жизнь, смириться с этим. После каждого усилия, направленного на лечение, трудно было расставаться с надеждой и растить новую.

До полутора лет лечение ограничивалось массажем и ЛФК. До полутора лет мой Ваня самостоятельно не сидел, требовательно мычал и жестами давал понять, что ему нужно. Худо-бедно передвигался в ходунке, игрушки практически его не интересовали, все, что попадало под руки, разбрасывалось.

О том, что бороться с микроцефалией можно оперативным путем узнала случайно, из уст одной мамочки. От нее же - адрес московского центра помощи детям с черепно-лицевой патологией. В два года перенесли нейрохирургическую операцию ( были раздвинуты черепные швы, что дало возможность мозгам ребенка правильно "дышать").

Развитие пошло другими темпами и другим путем.

Через два месяца после операции стал ползать. Не на четвереньках, а перекатываясь, подтягиваясь. Через полгода я услышала впервые "мама", вместе с "папа","баба", "му" и "бе" - весь словарный запас.

Ваня у меня удивительно музыкально-восприимчивый ребенок. Укачивая его на руках (по часу - полтора) я перепела весь репертуар: от детских песен - до народных. Как оказалось, это не прошло бесследно. Был проигрыватель и хорошая фонотека. Развлекая не столько его, сколько себя от одуряющего однообразия будней, я слушала то, что мне давало силы дышать - " Битлз". В них было много света и чего-то жизнеутверждающего. Ваня слушал мелодичные песни битлов с раскрытым ртом, размахивал руками под "Ес ту Дей" и "Мишель". Конечно, интерес к рычажкам и кнопочкам вскоре пересилил интерес к музыке. Но, когда я ему предложила послушать на кассете мелодии "Битлз" в обработке для детей, без слов, он удивленно замер, узнал, а слушать не стал. Оказалось, что для ребенка музыка со словами гораздо ближе, чем музыка без слов.

А разговаривала я с ним постоянно, объясняя все свои действия, проговаривая и то, что он понимать не мог.

С полутора лет я каждое лето возила его к себе на родину, к бабушке, в село на юге Украины. Там не было моря, не было даже речки - степь да степь кругом. Но была удивительная атмосфера любви, тепла многочисленных родственников. Был простор, другая среда, другие запахи, звуки, другие условия существования. Именно там он заговорил, стал ползать, ходить с ходунком, ездить на велосипеде. Но все это – впереди.

А пока, в 1998 году, рассматривая альбом с фотографиями родственников, я с удивлением заметила, что ребенок их узнает! Попросила показать бабушку, тетю Галю, Танюшку-показал! Битлы оказались тоже узнаваемы, особенно ему нравился усатый Джордж Харрисон.

Дальше пошли в ход детские книжки. Рассматривая животных, он старался подражать их звучанию. Собачка у него " рычала", а киска протяжно мяукала. Детский "Букварь", "Муха-Цокотуха", "Теремок" и "Курочка Ряба" были зачитаны до дыр и отсутствия половины листов.

Мелкую моторику развивали преимущественно на кухне: Ваня с удовольствием чистил лук, капусту (раздевал их), перебирал фасоль, бобы, разбрасывал картошку, гремел кастрюлями и крышками, раскладывал ложкой по чашкам-мискам перловую крупу.

Сюжетно-ролевые игры были пока вне зоны интереса. Но очень интересовали все музыкальные инструменты: то, что звучит: гитара и балалайка (как на картинке из "Мухи-Цокотухи"), барабан, детское пианино. По мере сил насыщала этот интерес, достала даже что-то типа дудки с клавиатурой. Дудеть у него не хватало сил, "дудела" я , а он нажимал на клавиши – "играл".

Соорудили дома "стоячее место", как в поликлинике. Привязывала его к этой стойке, а так как стоять он не хотел, то развлекла чем и как могла. В большой короб сложила игрушки, много мячиков разного диаметра и ставила перед ним. Его задача - достать все это добро и разбросать, что он с удовольствием делал и очень веселился, глядя, как я собирала все эти россыпи. Одним ударом убивали несколько зайцев : стояли, руки развивали и играли.

К трем годам научился очень шустро ползать, забираться на диван и сползать с него, стоять у опоры. Водить его под руки было тяжело, а за руку еще не получалось.

Понимал он намного больше, чем мог выразить. А выражал себя при помощи нескольких слов, звуков и жестов. Я его понимала, и ему этого было достаточно. Стимул для развития речи отсутствовал.

Ползал за мной с книжками и столько удовольствия ему доставляло "чтение" одних и тех же сказок (десятикратного в течении дня), что не радоваться вместе с ним было невозможно.

Все сказки у нас имели определенное звуковое и жестовое обозначение. Баба и "му" – значит надо "читать" про бабушку Катю и коровку Марту, "каба-каба" - про колобка. "Э-э-э" - сказка про козлика, "мяу" - про кисоньку и мельника. Если в глаз пальцем тычет – значит надо читать про курочку, которой петушок орехом вышиб глазок, голову рукой приглаживает – про Красную Шапочку (до той сцены, где появляется волк), руку показывает и стучит по ней пальчиком (иголкой) – про ежика.

В разряд игрушек попал старый телефон. Ваня требовал, чтобы я говорила по телефону. Вот я и вела воображаемые беседы с бабушкой, тетей Галей, тетей Леной. Потом мы приспособили этот телефон для вызова Айболита нашим "зверушкам", нуждающимся в срочной медицинской помощи: называли имя больного, что болит, адрес. Проговаривала все это конечно, я, надеясь, что и это не пройдет бесследно, что рано или поздно он заговорит.

Заговорил после трех лет, в моей родной Новосветловке. Плохо, невнятно, по слогам , но все же это был прорыв. Преобладали имена собственные (всех моих многочисленных родственников, включая клички их собак и коров), глаголы - только в повелительном наклонении – дай, "цитай", "пить", "иди", "кусять"; одно местоимение – "Я" и никаких эпитетов. Предложения самые простые и то – по настоянию. Ему хотелось бы быть понятым с одного слова. Добрая половина алфавита вообще не выговаривалась.

Меня многие спрашивали, что мы принимали из стимулирующих препаратов. Пили все, что назначали: пантогам, когитум, но только на это не рассчитывали. Разговаривали, читали, пели. Занимались с логопедом, но эпизодически, нерегулярно.

Первое время я записывала в тетрадь каждое новое слово, потом махнула рукой, слова пошли потоком. Ваня просыпался со словами: "Мама, цитай" и засыпал со сказками.

Логопед даже велела притормозить с новыми книгами, впечатлениями. Речевой аппарат не справлялся с тем, что ему хотелось бы выразить.

Дети более охотно играли с ним, он уже мог поддерживать сюжетно-ролевые игры, его можно было понять. С Аней играл в куклы: Кен и Барби. Со мной играл в "Бабу –Ягу". Я была, разумеется, Бабой-Ягой, а он, разумеется, разбойником

. Детей призывала, приглашала в дом как могла. Детская среда и общение как воздух, были необходимы и незаменимы. Нам в этом смысле повезло. Соседские дети, (с разницей в год, два, три) воспринимали его нормально. На улице было сложнее. Дети постарше относились к нему дружелюбно-снисходительно, ровесники – никак не относились. Снялись стайкой и полетели, а вы – "летите, как хотите". Несмотря ни на что, вместе с Ваней мы летали, лазали по кустам, строили "шалаши", играли в "казаков-разбойников", прячась за машинами во дворе.

Я организовывала дворовые походы за железную дорогу, с кострами, играми.

День рожденье превращался в праздник со всеми вытекающими: газетой, сюрпризами на веревочке для гостей, которые они должны были отрезать с завязанными глазами и обязательно исполнить концертный номер; с хороводом. Дом наполнялся детским щебетом.

Ваня с удовольствием перевоплощался в любимых сказочных героев: "Мама, ты – Лев, а я братец Кролик. Дай мне шапку набекрень и окурок сигары".

"Мама, я почтальон Печкин, вам письмо от тети Лены и от бабушки!"

Лезет на батарею – "Я Мурка. Посижу, погреюсь".

Играет в Деда Мороза, раздает всем своим зверушкам подарки, и мне и коту Мурзику.

Боялся громких звуков, микрофонов , динамиков. По этой причине походы на елку в дом пионеров нас не радовали, а напрягали.

Однажды водитель троллейбуса громко объявлял остановки, чем напугал ребенка до слез и отказа ездить в общественном транспорте вообще. Пришлось придумать игру, в которой он – водитель троллейбуса и объявляет для пассажиров остановки. Потом мы менялись ролями, я садилась в кресло за "руль с микрофоном". Но и это не помогло.

Теперь уже Ваня болтал по игрушечному телефону с воображаемыми собеседниками: "Тетя Ена, дастье! Как дея? Касе? Нисе?" Разобрать, что к чему можно со второй попытки. Зато сколько радости, когда он понят! Повторял практически все, что слышал, даже то, что не в состоянии был выговорить – настолько большой интерес к слову!

Научился строить из кубиков нечто отдаленно напоминающее башню, оказалось – гараж.

На улице передвигались с помощью коляски. Дома – ползком.

Я убедилась в том, что Ване гораздо проще и быстрее проползти небольшое расстояние, чем пройти его возле опоры .Зачем прикладывать лишние усилия, если можно ползком добраться до желаемого? Для хождения нужна более осознанная мотивация. А ее пока не было.

И в три и в четыре года мы не пошли. Переживалось это очень болезненно. Казалось, еще одно усилие – и " лед тронется". Лед тронется, но позже.

После четырех лет основное требование ко мне – "Читай!" Я записала Ваню в библиотеки. В обычную, детскую, рядом с домом и в библиотеку общества слепых. Там был большой выбор аудиокассет для прослушивания: сказки, книги в хорошем прочтении. Но мамины читки несколько раз в день никакие кассеты не могли заменить. Многое мы уже прочитали, многое еще сложно для восприятия. Настойчиво предлагала сказки Пушкина. Это то, что дает стимул для развития мысли и воображения.

Мы проживали, именно – проживали ( с пересказами, вопросами, проигрыванием ролей) сказки про рыбака и рыбку, про Царевну и семь богатырей. Ваня был озадачен тем, что в сказках отсутствуют имена собственные героев ( кроме царевича Елисея, Чернавки и собаки Соколко). "А как их зовут?". Мне нечего было ответить.

Пробовала загадывать самые простые загадки – отгадал. Сделала лото: на цветном картоне вырезала разные геометрические фигуры. Нужную фигуру нужно вставить в соответствующую по форме и цвету ячейку. Справился. Собрала картинки из обычного лото по категориям : звери, птицы, игрушки .Он правильно все объяснил, обобщил.

"Ваня, что делает кошка?" -" Мяукает", собачка – лает, коровка – "мукает", козочка "бебекает", лошадка – " игогокает", а гусь – " гагакает"..

Так мы с ним и гагакали с утра до ночи.

Попыталась преподнести ему географию в сказочной форме. Ваня знал, что он живет в России, в Туле, бабушка – на Украине, битлы – а Англии, Бременские музыканты – в Германии, Кот в сапогах живет в городе Париже. Пространственное восприятие – никакое. Ему все равно- что восток, что запад, где лево, где право.

Любил возиться с красками, но кисточку брал в руку не так как надо. Он ею вооружался и таким воинственным образом – "Иду на вы"" - размазывал краски. Доставались старые обои, Ваня обряжался в "рисовальные доспехи" - старую папину рубашку и давалась возможность размазывать краски руками по обоям. Его радостные вопли, потом вопли в ванной, уже не такие радостные, когда приходилось все это отмывать. Раскраски раскрашивать не получалось, сплошная мазня. Рисовать не получалось тем более.

Что-то строил из кубиков, ни на что не похожее.

Как-то еле дотащив до дома, до восьмого этажа при неработающем лифте, я бросила ребенка на диван и в сердцах сказала: "Господи! Ну когда же ты сам будешь ходить? Сил моих больше нет!" Через какое-то время он у меня спрашивает: "Мама, а почему я не умею ходить? А когда я пойду своими ножками?" Я потеряла дар речи. Пролепетала, что скоро научимся. К таким вопросам я не была готова.

Вся моя установка, что непременно скоро и обязательно – в корне была неверна. В год я себе говорила – к двум, в два - к трем, но и в три ,и в четыре мы не пошли. А что если никогда??? Что жизнь остановится? Нет. Надо будет жить с этим. Как? Здесь и сейчас, независимо от установок и прогнозов. Не превращая ребенка – в щит, меч и знамя, а себя в жертву.

Много лет и много раз я спрашивала себя : почему мне такое испытание? За что? Чем я хуже тех, у кого здоровые дети? Об эти вопросы разбивала лоб и душу, не находя ответа.

Да ничем не хуже. Но ничем и не лучше тех матерей, чьи дети гораздо сложнее Вани. Каждому – свое, свой крест, своя ноша. Я поняла это, пройдя все круги больничных испытаний.

Верила в то, что если Господь дает испытание, то обязательно по силам. Значит, их должно хватить, чтобы поставить ребенка на ноги. Но я также поняла, что несмотря на мои усилия, усилия врачей, есть то, что от нас не зависит. И это надо отпустить на милость и волю Божию, на течение времени.

К таким выводам я пришла за время моей болезни.

Позвоночник не выдержал нагрузок, сместились диски. Я потеряла способность самостоятельно передвигаться, несколько месяцев кочевала из больницы в больницу. Ваню бабушка увезла на Украину.

После восстановления – радость встречи с сыном, родными.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. В отрыве от меня, за несколько месяцев в деревне Ваня окреп, научился ходить с коляской, пытался самостоятельно стоять. Носился по двору с коляской и на четвереньках, в дом – не затащить. Коленки в синяках и ссадинах, обувь разбил, ходил босяком. Меньше таскала его, больше водила за ручку. Все его хвалили и поддерживали. Необходимость хождения становилась осмысленной.

Самостоятельно разве что ел. Раздеться- одеться не мог. Запутается в одежде и вопит: "Помогите!". Собирал свои игрушки, пел песни, сочинял небылицы.

Надежды на то, что садик внесет свои коррективы, не оправдались.

В октябре 2000года Ваню повторно оперировали, был рецидив краниостеноза. После операции долго восстанавливали силы и навыки.

К пяти годам мы пришли вместе. Ваня ходил, держась за мою руку.

Читали "Карлсона" и "про дядю Федора", осилили азбуку за исключением тех букв, которые трудно произносились. Писал, рисовал – одни каракули.

Через полгода – научился немножко стоять сам и сделал несколько шагов. Произошло это в санатории. До нормального хождения и стояния было еще далеко. Важно то, что он это сделал осознанно, преодолев страхи, почувствовал, как это делается.

Знакомые подарили нам трехколесный велосипед, и Ваня научился на нем кататься! Сначала в пределах квартиры. А ведь сколько было попыток научить его кататься на велосипеде! Что только не делали: ноги к педалям привязывали. Пока само желание и умение не созрело, ничего не получалось.Как и с ходунком ( типа стульчика, его нужно было приподнять, переставить и сделать шаг). Два года бились, уже и попытки оставили, а он дорос, дошел до него.

В столярной мастерской заказали деревянные перила , укрепили их вдоль стен в коридоре, на кухне, в туалете, чтобы дать опору для самостоятельного добирания до жизненно-важных мест.

В комнате устроили веревочный тренажер. Идею подсмотрела в газетной статье о девочке Даше и ее необычном тренажере. Это что-то типа канатной дорожки в комнате: с двух сторон натянуты веревки и между ними ребенок должен ходить, тренируя равновесие. Особого желания ходить между веревками у Вани не было.И страшновато , и трудновато. Пришлось превращать нудное занятие в увлекательную игру в разбойников. Я убегала, он меня догонял. Подключили к играм соседских детей, набросили на веревки одеяло – получился разбойничий шалаш, или волчье логово. Так научились ходить между веревками и даже бегать.

В коридоре возле перил прикрепили небольшую доску, как в школе, с мелом и возможностью стоять и рисовать. У Ваниных гостей эта доска пользовалась большой популярностью. Глядя на их рисунки и писанину, он тоже старался изо всех сил.

На день рождения подарили пазлы, большие и в рамочке. Но собирать их Ваня отказывался наотрез. Целая картинка из маленьких кусочков не складывалась, как я не старалась, он не мог ее увидеть, собрать. Тогда решила действовать по - другому. Собрала картинку, перевернула эти пазлы и пронумеровала. В каждом ряду по 10 штук, всего 10 рядов. И стала раскладывать ему их по номерам. Один ряд – одна стопочка (от 1 до 10), второй ряд (от 20 до 30) и т.д. И дело пошло на лад! Таким образом, мы выучили цифры, их порядок, научились собирать пазлы не без пользы для развития рук.

Книги стали читать " с продолжением". Одолели "Незнайку", "Волшебника Изумрудного города", "Денискины истории".

На ночь глядя, после чтения очередной истории с продолжением мы сочиняли свои истории: про то, как мы поедем в Херсон, к тете Лене, в Липецк к тете Жене, к бабушке в Новосветловку, и обязательно когда-нибудь на море. Мечты обретали вполне реальные детали: как сядем в поезд, что будем делать, как нас встретят, какие приключения нас ждут.

На седьмом году жизни Вани в 10 минутах ходьбы от дома открылся реабилитационный центр для детей с ограниченными возможностями. Открылся он под крылом социальной защиты и носил скорее социально – реабилитационную направленность, нежели медицинскую. Ваня сначала посещал дошкольную группу в первую половину дня, а потом, как школьник – вторую. Для нас центр сыграл роль садика, это был выход: и дошкольное обучение и социальная адаптация, прививка навыков самостоятельности.

Два воспитателя работали каждый по своей программе, лепили из соленого теста, рисовали, работали с красками по разным методикам .С детьми работали психологи, логопеды.

Сначала его в центре водили под руки, потом за руку, дальше он передвигался с помощью ходунка.

Я считаю, что такие центры ( может более совершенные с медицинской точки зрения) должны быть в каждом районе. Чтобы атмосфера была домашне-уютной, чтобы дети чувствовали, что им рады, что их ждут. Чтобы ребенка можно было привезти в такой центр, ведь иногда самое сложное для родителей доставить ребенка до нужного адреса и лечения.

После восьми лет наступил такой момент, когда он попытался оторваться от ходунка и потихоньку, по стеночке пошел самостоятельно. Прихожу я как-то за ним в центр, вижу – ходунок стоит, а Вани не видно. Оглядываюсь растерянно по сторонам, а все вокруг загадочно улыбаются. И вот, идет мой ребенок мне навстречу самостоятельно, победительно под гром аплодисментов детей и воспитателей. Разве такое можно забыть?

К школе мы подошли-подъехали на коляске, не умея ни читать, ни писать.

Алфавит, буквы все это было знакомо, а вот сложить буковки в слоги, а потом в слова никак не получалось. Что я только не перепробовала! И паровозиком буковки цепляла, и пропевала слоги, и развешивала их по квартире на карточках – для наглядности. Опять таки, " лед не тронулся",пока не созрел.

С чтением процесс пошел быстрее, а вот писать…Я думала, если он научится печатными буквами писать к концу первого класса, то это будет очень хорошо. Руки его не слушались, ручку ронял. Обвести элементарные фигуры не мог, границ, полей, строчек – не видел. И буквы и цифры были похожи на всех зверушек.

Тогда я взяла тетради и сама их разграфила так, чтобы границы между строчками были большие, заполнены яркими красками. То, что следовало обвести – линии, кружочки, рисовала пунктирными точками гигантских размеров. Расстояние между каждой буквой, цифрой тоже отмечала цветными карандашами. Когда руки немного привыкли к работе с ручкой и обводке букв больших размеров, перешли на средний уровень, а потом – нормальный. Сначала писали – печатали. Потом по той же методике учились писать прописные буквы, труднее всего давались закругления. Учился он писать и по моей карандашной обводке. Кроме домашнего задания, я ему прописывала краткие молитвы и любимые мной японские трехстишия: по временам года и настроению.

Математикой занимались по той же схеме – сначала цифры писались по моей обводке, потом он их писал самостоятельно, но в клеточках я ставила карандашные точки.

К концу первого класса Ваня медленно, теряя строчки, читал . Интерес к чтению всемерно поддерживали и мои читки на сон грядущий были еще актуальны. Но я просила его хоть немножко прочитать мне, хоть пару строчек, хоть абзац, полстранички, потом страничку и главу! Ты читаешь мне, я – тебе. Так был прочитаны "Том Сойер" и еще много замечательных детских книг. Но Том остался любимым героем детства.

Писал он еще хуже, чем читал, но писал, и это можно было прочесть. Мы устраивали конкурс на лучшую страничку и наша добрая знакомая Надежда Константиновна вручала приз "Лучшему писаке".

В начале первого учебного года, чтобы развивать руки мы пригласили педагога дополнительного образования и организовали кружок лепки на дому. Работали с соленым тестом, обычным пластилином. Объемные фигуры получались с большим трудом, результат Ваню не особо радовал и вдохновлял. На глаза в магазине мне попалась испанская паста для лепки.Очень яркая , разноцветная и очень дорогая. Этот материал был удивительно пластичным, его можно было размазывать по поверхности, создавая живописные пластилиновые картинки. Уже к концу учебного года Ваня со своей "лепниной" принимал участие в конкурсах детского творчества и получил заслуженные награды, приз зрительских симпатий " за трудолюбие, яркость выполненных работ и веселую фантазию".

Три года мы занимались с педагогом и благодаря этим занятиям руки заработали, раскрылся творческий потенциал. Был выход в мир воплощенных фантазий. Было неоднократное участие в конкурсах и выставках, фестивалях детского творчества, признание зрителей.

Последние два года, после выхода руководителя кружка на пенсию, я занимаюсь с Ваней самостоятельно. Мы работали с пластилином и природным материалом – галькой , песком, ракушками. Сделали наглядные пособия по окружающему миру: "Модель Солнечной системы", "Карта мира", "Карта России", сделали свое "Генеалогическое древо".

Долгое время Ваня с завистью наблюдал, как ребята во дворе играют в футбол. А у него даже удар по мячу не получался. Удары отрабатывали на пустых пластиковых бутылках. Потом достали легкий волейбольный мяч, и тренировались на клочке футбольного поля с песчаной насыпью (падать не так больно). Падал бессчетное количество раз, поднимался с моей помощью. Пока не научился подниматься сам и отбивать мои подачи.

В футбол мы так и не играем, для игры нужна команда, но это помогло крепче держаться на ногах. После этого напрочь отказался от коляски.

Сейчас моему сыну 12 лет. Он перешел в шестой класс общеобразовательной школы, обучается на дому вполне успешно. Освоил компьютер, печатает тексты, сочинения, играет в компьютерные игры, как и его ровесники.

Ходит самостоятельно и с моей помощью, хотя ему трудно даются большие расстояния. Гимнастикой занимаемся дома сами. Для этого оборудовали небольшой спортивный уголок: шведская стенка, боксерская груша, гантели, мячи. Учимся, лечимся, не останавливаемся на достигнутом.

Лечение состоит в обязательном прохождении (2-3 раза в год ) курсов в психо-неврологическом санатории и включает: массаж, ЛФК, физиопроцедуры, ванны, гидромассаж, бассейн. Медикаментозно: сосудистые препараты (кавинтон), стимуляторы и в последний раз иньекции ботакса (спастика снижается эффективно, но не надолго).

К сожалению, средство от ДЦП не существует. Есть труд – ежедневный, движение - как умеешь в сторону самостоятельности. Падая, вставая и двигаясь дальше.

Мне бы хотелось, чтобы Ваня лучше ходил, был более самостоятельным, целеустремленным и настойчивым.

На вопрос: "Что бы ты хотел научиться делать сам?", ответил: "Самостоятельно выходить на улицу, кататься на велосипеде (большом, двухколесном), без посторонней помощи обуваться и пользоваться туалетом".

Мечтает о поездке на море, в Новосветловку и Египет…

В будущем хотел бы стать компьютерным доктором.

Дай Бог, чтобы его мечты осуществились.

Н. Ратушна

Тула.

Глен Доман. Главы из книги "Что делать, если..."

Вопросы восприятия и выражения

Я хочу еще раз указать на то, что описанные выше методы, имеющие дело с руками и ногами, движениями головы и туловища при имитации "нормального", не являлись лечением рук, ног, головы и туловища, а непосредственно являлись лечением поврежденного мозга. Жизненно важно помнить, что эти методы копирования не были ни в коем случае упражнениями, направленными на усиление рук и ног, но вместо этого они организовывали поврежденный мозг так, чтобы он мог выполнять свои собственные функции. Таким образом, это был абсолютно истинный нехирургический подход к центральной проблеме непосредственно мозга, в отличие от лечения периферии, где находились симптомы.

Найдя один ряд методов для успешного лечения ребенка с повреждением мозга, мы спрашивали себя, существуют ли другие эффективные методы?

Очевидно, при ответе на этот вопрос разумный подход состоял в том, чтобы выяснить, какие другие ограничения есть у ребенка с повреждением мозга. Чем он еще отличается от нормального ребенка, кроме своей неспособности выполнять что-то?

Здесь, позвольте мне задать вопрос Вам, дорогой читатель, вопрос, который наша команда задавала себе давно. Предположим, что Вы повстречали своего друга на улице и сказали ему: "Как твои дела сегодня?" Если бы друг не ответил, то что бы Вы подумали о причине отсутствия ответа? Вы предположили бы, что он не ответил потому, что он не мог говорить, или же, что вероятнее, Вы решили бы, что он не слышал или не видел Вас?

Это иллюстрирует важный вопрос. Может ли человек быть не в состоянии функционировать из-за неудачи в получении информации точно так же, как он был бы не в состоянии функционировать из-за неспособности выразиться? Предшествующий пример, конечно, подразумевает, что это именно так. И все же, важно обратить внимание, что мы всегда рассматривали отказ функционировать скорее как неудачу в способности выразить, чем в способности воспринять. Мы сказали, в сущности, что выражение равно функции.

Разве это не естественно, что, когда человек не может согнуть колено, все спрашивают: "Что случилось с его коленом или с мышцей на ноге?" Мы узнали, однако, что неудача в перемещении ноги может и не происходить от ноги непосредственно, а причина может находиться в передней части мозга, или передней части спинного мозга, или где-нибудь в моторной системе, и так до самой ноги непосредственно. До этого момента мы не спрашивали себя серьезно, мог ли отказ функционировать происходить по причинам, которые существовали вне моторной системы.

Уже много добавило к нашему знанию замечание о том, что отказ функции мог находиться не в ноге непосредственно, а в пределах моторной части центральной нервной системы. Но было ли возможным, что этот отказ мог исходить и из другого места в центральной нервной системе? Это было важным вопросом.

Предположим, что ребенок был рожден глухим. Из этого следует (разве нет?), что он также был бы неспособен говорить. Даже если у него все было в порядке с его артикуляционным аппаратом, было бы чрезвычайно трудно для него научиться говорить слова, которые он не мог слышать. Однако, это было бы отказом скорее сенсорного приема (слух), чем отказом моторного действия (речь).

Если было известно, что в этом случае отказ функционировать был связан с неудачей в получении информации, а не из-за неудачи в выражении информации, то открывалась целая новая область для понимания проблем детей с повреждениями мозга.

Но, что более важно, если это было так, то могла появиться целая новая область лечения детей с повреждениями мозга.

Конечно, теперь намечалось исследование того, как человек получал информацию, и также, как затем самовыражался.

"Моторный" и "сенсорный" - являются медицинскими терминами, соответствующими тому, что мы называли выражением и приемом. Позвольте нам рассмотреть их физиологию и работу.

В общем, задняя (или затылочная) часть головного мозга и спинного мозга ответственны за обработку всей поступающей информации. Это - сенсорные, или принимающие, области мозга.

Передняя же (или лобовая) часть головного мозга и спинного мозга ответственны за все выходящие ответы. Они называются моторными, или выражающими, областями.

Это заметно в названиях болезней типа tabes dorsalis (dorsalis означает задний) - сухотка спинного мозга - болезнь, поражающая заднюю часть центральной нервной системы. В результате табеса восприятие утрачено, хотя моторные способности в передней части центральной нервной системы не затронуты. (Здесь важно обратить внимание на то, что хотя у больного все мышцы невредимы и все моторные факторы в норме, он качается при ходьбе, как пьяный, и, в конечном итоге, не может ходить вообще только потому, что он потерял чувствительность.) Это, конечно, поддержало наше новое направление в исследовании. В этом случае можно сказать, что табес - это болезнь скорее восприятия, чем выражения.

Моторная неспособность ясно видна в переднем полиомиелите (детский паралич). Полиомиелит существует в фронтальной части спинного мозга и поэтому называется передним полиомиелитом. Полиомиелит — это болезнь, которая затрагивает только моторную систему и никоим образом не нарушает чувствительность или восприятие. Можно сказать, что это скорее болезнь выражения, чем восприятия.

Если это так, и мы докажем это по мере продвижения вперед, то формула, которую мы предварительно описали, должна быть расширена, так, чтобы вместо высказывания "выражение равно функции", следовало бы сказать "восприятие плюс выражение равняется функции" или, в медицинских терминах, "сенсорные плюс моторные способности равны функции".

До настоящего времени мы заявляли и заявляем: чтобы выполнить какую-то функцию, человек должен быть способен не только приказывать своим мышцам исполнить действия, но и должен, кроме этого, иметь некоторую предшествующую информацию, на которой можно основывать движения, которые он намеревается осуществить. Без такой предшествующей информации движение может существовать, но оно не будет целенаправленным или функциональным.

Мы должны исследовать эту точку зрения более подробно, т.к. ее понимание - жизненно важно для понимания следующего метода лечения детей с повреждениями мозга.

Каковы сенсорные или воспринимающие способности, с помощью которых человек узнает не только об окружающей его среде, но и вообще обо всем? Если их много, то их можно сократить до пяти существенных областей.

Пять путей, которыми человек получает жизненную информацию: (1) зрение, (2) осязание, (3) слух, (4) обоняние, (5) вкус. Много других очень важных чувств — баланс, положение тела, ощущения и т.д. - существуют, но могут быть рассмотрены в пределах перечисленных выше категорий.

Простой эксперимент иллюстрирует то, насколько мы зависим от наших чувств. Если Вы сели за стол, на котором лежит бумажная скрепка, Вы можете взять ее. Можно, следовательно, сказать, что у Вас есть моторная, или выражающая, способность, необходимая для выполнения функции поднятия скрепки.

Давайте посмотрим, какие сенсорные, или воспринимающие, факторы используются в поднимании бумажной скрепки и устраним их по одному, пока не станет невозможно поднять скрепку, даже при том, что мышцы (моторные, или выражающие, факторы), используемые при этом, нормальны и способны к поднятию скрепки— или даже чего-нибудь, что весит в тысячу раз больше.

Прежде, чем Вы сможете выполнить моторное, или выражающее, действие по подниманию скрепки, Вы должны сначала выяснить, где она. Очевидно, пока скрепка не обнаружена, невозможно подобрать ее, независимо от Вашей силы и способностей. Наиболее обычное используемое воспринимающее чувство, которое Вы скорее всего применили в поднимании скрепки, - это зрение. Вы обнаруживаете скрепку при помощи зрения. Затем подбираете ее. Позвольте нам теперь устранить зрение, и посмотрим, что получится.

Если Вы теперь закроете глаза и будете пытаться подобрать скрепку со стола, Вы будете водить рукой по столу, пытаясь нащупать ее. Устранив наиболее обычно используемое чувство, зрение, Вы обращаетесь к следующему из чувств, а именно, осязанию, чтобы обнаружить скрепку. Нащупав ее, Вы ее подбираете.

Теперь позвольте нам устранить и зрение, и осязание, и посмотрим, как Вы подберете скрепку. Идеальный способ устранить осязание состоит в том, чтобы обезболить пальцы местной анестезией, но, так как это нелегко в домашних условиях, давайте сделаем следующее, что позволит хоть и не устранить совсем чувствительность, но уменьшить ее достаточно для достижения нашей цели. Если Вы теперь возьмете скотч и полностью заклеите кончики ваших пальцев до конца первой фаланги так, чтобы открытая кожа не касалась поверхности стола - мы достаточным образом уменьшим осязание в целях эксперимента. Если теперь Вы будете поднимать скрепку с открытыми глазами, у Вас все еще это получится. Это будет неудобно, так как Вы не можете использовать ногти, но, тем не менее, Вы все еще можете сделать это.

Если Вы теперь закроете глаза, мы устраним и наблюдение (зрение) и осязание (тактильность). Если Вы попробуете теперь поднять скрепку с закрытыми глазами и без осязания, Вы быстро поймете, что не можете этого сделать и тогда начнете широко водить пальцами по столу. Почему Вы делаете это? Вы понимаете инстинктивно, что, чтобы поднять скрепку, Вы должны сначала понять ее местоположение. Вы знаете, что есть только пять способов сделать это - наблюдение, осязание, слух, обоняние, вкус. Мы уже сделали невозможным для Вас наблюдение (заставив закрыть Вас глаза) и осязание (анестезируя кончики ваших пальцев). Вы знаете, что Вы не можете ни понюхать, ни попробовать скрепку на вкус. Вы теперь обратились к единственному остающемуся чувству, слуху, чтобы обнаружить скрепку, и Вы водите пальцами по столу, надеясь услышать царапание скрепки о стол, если она попадется вам под руки.

Даже если Вы добьетесь успеха, Вы все еще не сможете подобрать скрепку, потому что Вы не будете знать, когда именно Вам это удалось сделать. Будет мало толку, если Вы соедините большой и указательный палец вместе тысячу раз и затем поднимете их, надеясь взять ими скрепку, так как Вы не будете знать, подняли ли Вы ее в действительности.

Этим и многими другими экспериментами мы можем доказать, что способность чувствовать столь же жизненно необходима для функций, как и моторная способность, и что, если все области восприятия или чувств разрушены, человек будет полностью неспособен функционировать. В случаях, когда вовлечен спинной мозг, любой последующий паралич нижних конечностей может случиться скорее по причине птери чувствительности от этих конечностей, чем от потери способности посылать приказы к ним.

Если вообразить человека, который не обладает никакой из таких способностей, как видеть, осязать, слышать, чувствовать запах или вкус, можно представить себе только состояние смерти или глубокой комы или очень глубокой анестезии. При таких обстоятельствах, даже если человек имеет мозг редчайшего гения, какую ценность он будет представлять?

Если бы гений был неспособен воспринимать с помощью этих пяти чувств, как бы он мог проверить даже то, что он просто жив? Он не мог бы ущипнуть себя, чтобы доказать, что он жив, потому что он не смог бы почувствовать, даже если бы он и смог себя ущипнуть. Он не мог бы крикнуть громко, потому что даже если бы он сделал это, то он не услышал бы, чтобы убедиться, что он кричал. Он не смог бы посмотреть, чтобы проверить существование своего тела, поскольку он не мог бы видеть. Он не смог бы даже попробовать себя на запах или вкус.

Эксперименты были проведены на чрезвычайно здоровых молодых людях, которые на некоторый период времени вызвались находиться изолированными в полной тишине и темноте при всех других факторах, уменьшенных до максимально возможной степени, чтобы не вызвать бессознательное состояние. Хотя только некоторые из этих пяти чувств были полностью устранены, за несколько часов эти здоровые молодые люди были почти полностью дезориентированы в отношении времени и места и были неспособны сказать, как долго они находились в этом состоянии, или что происходило в течение того времени.

Из этих и сотен других экспериментов мы можем заключить, что человек может цельно развиваться в прямой зависимости от того, насколько не повреждены его факторы восприятия.

Мы можем далее заключить, что если все человеческие факторы восприятия удалить, то состояние, подобное смерти, наступит и останется, по крайней мере, до того момента, пока факторы восприятия не будут возвращены.

И если между этими двумя крайностями удалять по одной возможности человека учиться, то мы будем уменьшать его способность функционировать. Значит, мы можем однозначно сделать вывод о том, что для функций человека очень важно, обладает ли он сенсорным приемом или восприятием.

Известность Элен Келлер возникла, в основном, не благодаря сути ее достижений; а благодаря тому, чего она достигла без двух ее жизненно важных воспринимающих качеств: зрения и слуха. Мир давно признал огромные препятствия, к которым такие потери приводят.

Вскоре стало ясно, что дети с повреждениями мозга обычно несовершенны, по крайней мере, в какой-либо из их воспринимающих функций. Дети, чья проблема является результатом несовместимости, иногда глухи, другие — слепы, и большинство детей с повреждениями мозга имеют уменьшенную способность чувствовать. Затем мы тщательно стали исследовать остальных детей новым и более опытным взглядом, чтобы понять, до какой степени травма мозга может создать сенсорные проблемы так же, как и моторные, потому что мы знали, что они одинаково важны для функционирования.

Было очень важно ни на мгновение не забывать, что есть (1) сенсорные (воспринимающие) пути, которые приносят информацию в мозг, и (2) моторные (выражающие) пути, по которым мозг реагирует, командуя моторными ответами, основанными на полученной информации.

Фэй учил нас тому, что все входящие сенсорные пути - это односторонняя дорога в мозг, и что они неспособны к переносу выходящего сообщения, в то время как все выходящие моторные пути точно так же неспособны к переносу сообщения в мозг. Это давно известный и признанный факт неврологии, но всеобщая неспособность применить это в диагнозе признаков травм мозга частично объясняла, почему обычные методы реабилитации были настолько неэффективны. Классические методы предполагали лечение пациента с повреждением мозга в чисто моторном смысле. Результаты этого моторно-ориентированного лечения заключались в том, что независимо от того, какая информация сумела достичь мозга, она была случайна и непредсказуема.

Доктор Фэй, фактически единственный в медицине, очарованный работой великого математического гения Норберта Винера, не только понял его книгу "Кибернетика", но также понял и ее значение для людей - особенно для людей с повреждениями мозга. Он настаивал, чтобы и я прочитал и понял ее так же.

Было ясно, что человеческий мозг, подобно системам саморегулирования доктора Винера, работал подобий кибернетической петле -только более совершенной.

Нормальное кибернетическое функционирование мозга полностью зависит от целостности всех этих путей. Полное разрушение всех моторных или всех сенсорных путей приведет к полному отсутствию исполнения функций у человека. Частичное разрушение одного или другого приведет к частичному отсутствию исполнения функций.

Также грустно осознавать, что это отсутствие функции продолжится, пока определенные бывшие пути не будут восстановлены, или пока не будут установлены новые пути, которые способны замкнуть полную петлю.

У человека эта петля, которая начинается в окружающей среде, следует по сенсорным путям к мозгу и по моторным путям от мозга назад в окружающую среду.

Поэтому все усилия в лечении ребенка с повреждением мозга должны были быть направлены к обнаружению прерывания и к замыканию кругооборота.

Могли ли мы найти методики для обнаружения прерывания и последующего замыкания кругооборота? Мы были обязаны это сделать, если хотели решить проблемы наших детей с повреждениями мозга.

Но как?

Институты рождены

Обнаружение прерывания в кругообороте было только одной из неисчислимых проблем, с которыми мы столкнулись. К тому времени у нас были и организационные проблемы.

Хотя я отказался бы говорить, что верю в чудеса в старомодном религиозном смысле, я должен сказать, что были некоторые периоды времени, когда я чувствовал, что меня подталкивали силы, не подвластные моему контролю. Один такой период начался во второй половине 1954 года.

Поскольку команда продолжала расти в начале 1950-ых, стало необходимо, чтобы появилась некая структура, позволяющая работать дальше.

Несколькими годами раньше мы согласились продолжать наблюдать пациентов доктора Фэя в частном санатории, который был преобразован в Неврологический Реабилитационный Центр доктора Фэя. Первоначальная идея состояла в том, что мы будем наблюдать его постоперационных пациентов, пока они все не будут выписаны из частного санатория. Это были взрослые пациенты со всей гаммой повреждений мозга — от пациентов с инсультом до болезни Паркинсона - и еще многие пациенты с относительно редкими неврологическими нарушениями. Наблюдение за такими пациентами подразумевало, что после того, как доктор Фэй оперировал их, я буду ответствен за их постоперационное восстановление.

Мы ожидали, что количество пациентов частного санатория будет уменьшаться, поскольку наши пациенты выписывались, а на их места приходили новые пациенты преклонного возраста, которым необходим был уход, приближенный к домашнему. Таким образом мы бы потихоньку освобождались для того, чтобы больше времени проводить в своих кабинетах за общими занятиями.

Случилось другое. После первоначального уменьшения количества пациентов, как и предполагалось, новые пациенты начали искать возможность попасть в частный санаторий, но не в качестве объектов для домашнего ухода, а, вместо этого, для того, чтобы получать лечебные услуги у нашей команды. Объединенная Ассоциация Больных Церебральным Параличом также начала посылать нам детей в качестве пациентов. (К этому времени команда состояла из доктора Фэя (нейрохирурга), моего брата(психиатра), Карла Делакато (физиолога) и меня (директора реабилитационной службы), так как к этому времени на меня работали несколько физиотерапевтов и трудотерапевт. Клод Чик работал логопедом.)

Случилось то, что мы превратились в реабилитационный центр, один из самых первых в стране.

У нас было много проблем, и как на директора эти проблемы тяжело давили на меня.

Во-первых, здания и земля были неадекватны задаче, стоящей перед нами. Так как большинство зданий и земля принадлежали частному санаторию, мы не могли что-то менять так, как мы хотели. И в связи с тем, что цель частного санатория и его владельцев состояла в том, чтобы делать деньги, а не решать проблемы, что было их правом, мы терпели поражение при наших попытках проводить исследования или обучать.

Мы начинали получать запросы от методистов и врачей, местных и зарубежных, тех, кто желал бы посетить наш "институт", чтобы изучить работу, которую мы проводили. Мы не имели ни времени, ни денег, ни средств, чтобы проводить подобное обучение.

То, что было необходимо - было кристаллически ясно, но как к этому прийти - было ясно гораздо меньше. Что было необходимо, так это некоммерческая организация, организованная с целью исследования, обучения и лечения пациентов с повреждениями мозга. Она должна была бы быть организованна по типу обычной больницы или университета. Такая организация должна иметь здания, землю и персонал, адекватный для лечения пациентов, должна проводить клинические исследования и учить других специалистов тому, что мы делаем, как мы это делаем и почему мы это делаем.

Требовалось бы разумное количество земли, конечно не меньше, чем несколько акров, а на Честнат Хилл землю продавали футами. Конечно, земля стоила бы $25,000.

Также необходимы были бы минимум сорок кроватей плюс места для лечения, и т.д. В те дни одна кровать (место для пациента) оценивалась примерно в $ 10,000, что подразумевало, что здание будет стоить приблизительно полмиллиона долларов.

Кроме того, необходим бы был минимальный штат около десяти первоклассных специалистов, так же, как и примерно десять человек обслуживающего персонала, таких как повара, прачки, инженеры и т.д. При самой строгой экономии общая сумма зарплат была бы не меньше, чем $150,000 в год.

Питание, обогрев здания, электричество, телефоны, и т.д., конечно, стоили бы не меньше, чем сто тысяч долларов в течение первого года.

Короче говоря, нам нужно было почти миллион долларов для начала.

Доктор Фэй, хотя он и мог назначать огромные платы за хирургию, редко это делал, к тому же он еще не восстановился от финансового краха Неврологического Реабилитационного Центра. Боб, Карл и Клод были даже моложе меня, недавние выпускники школ. Оставался только я, и все смотрели на меня, ожидая решения. Я нуждался в миллионе долларов, но знал, где я мог получить приблизительно сорок три доллара.

Примерно тогда и начались события, которые привели меня к чувству, что меня подталкивают внешние силы, не подконтрольные мне.

В тот самый день, когда я решил, что не было просто никакого способа решить проблему, случилась первое событие. Пришла Бетти Марш, чтобы повидаться со мной. Бетти Марш была очень хороша собой, рыжеволосая ирландская медсестра-практикантка средних лет. Она работала в частном санатории и часто привозила по моему вызову пациентов в мой кабинет на инвалидных креслах. Хотя она и я часто обменивались шутками, я не помнил ее имени. Хотя она была зарегистрированная медсестра-практикантка, но все то, что она была должна сказать мне, было столь же непрактично, как и все, что я когда-либо слышал - и пугающе проницательно.

Она сказала, что видела результаты работы Реабилитационного Центра и подумала о том, что это самая благородная работа, которую она когда-либо вообще видела. Она подумала, что если люди были бы так же добры друг к другу, то, возможно, была бы некоторая надежда для нас всех. Она заметила то, как чрезвычайно я был занят, и в последнее, время она чувствовала, что, возможно, я не был полностью удовлетворен всеми обстоятельствами в частном санатории.

Затем она бросила свою бомбу. Она сказала, что считает, что для людей всего мира очень важно, чтобы моя работа была продолжена. Хотя она не знала ничего о ситуации, она хотела, чтобы я знал, что она прожила свою жизнь очень бережливо и что она сэкономила шесть тысяч долларов. Эти шесть тысяч долларов были в банке, и я могу взять их в любое время и могу вернуть их назад позже, если когда-нибудь буду способен это сделать. При этом она объявила, что не будет брать никакой расписки (им она не доверяет) и никаких процентов, которые лишают всего хорошего любое хорошее побуждение.

Я бормотал, что ценю ее добрые намерения, и сидел ошеломленный, в то время как она беспечно отправилась к выходу, толкая перед собой пустое инвалидное кресло.

Что, черт возьми, это означало?

Как она догадалась, даже что проблема существовала?

Почему, во имя всего святого, эта одинокая маленькая женщина без всяких гарантий предлагает мне сбережения всей своей жизни, когда я для нее - почти незнакомец?

Как, будь я проклят, ее имя?

Хотя я не имел ни малейшего намерения принять ее предложение, я был полностью покорен ее невероятным великодушием к человеку, который даже не знал ее имени. Я кипел противоречивыми эмоциями.

С одной стороны, ее чрезвычайно странная проницательность и невероятное великодушие довели меня до слез. С другой стороны, она меня заставила почувствовать себя чрезвычайно эгоистичным и довольно трусливым и, в общем, недостойным работы, которую я выполнял. Я был сражен этой потребностью в сотнях тысяч долларов и решил отказаться от этой несбыточной мечты, даже не обсуждая ее. И все же, для меня было очевидно, что шесть тысяч долларов должны представлять для этой женщины значительно большие деньги, чем сотни тысяч долларов для меня. И, несмотря ни на что, она предложила их все. Хотя было бесспорно, что шесть тысяч долларов были большими деньгами для нее, чем сотни тысяч для меня, было также понятно, что эта сумма денег для нее стоила меньше, чем для меня. Мне было стыдно.

Я работал весь тот день чисто механически (что было не похоже на меня), и я был сильно отвлечен тем, что случилось. Мне даже не дали восстановиться в течение этого дня.

Когда я закончил работу, Мэй Блэкберн предложила присесть и поговорить.

Мэй работала писарем в американском флоте в Первую Мировую Войну и, как мне сказали, была отличным секретарем. Я встретил Мэй сначала как пациентку, три или четыре года назад. Она весила восемьдесят восемь фунтов, была на несколько лет старше, чем моя мать, и выглядела, как моя бабушка.

Не нужно было никакого психиатра, чтобы понять ее проблему. Мэй было чуть больше шестидесяти, но она была совсем молодой в сердце. Ее муж умер, как и большинство ее друзей, а те, кто не умерли, старели значительно охотнее, чем Мэй. Ее сын был женат и уехал, и Мэй осталась одна. Мэй не заботилась о себе, и когда я увидел ее впервые, у нее не было сил ходить. Хорошее питание, режим, никаких компаний и разумная программа упражнений привели ее в порядок за несколько месяцев, и она была выписана. Шестью месяцами позже она вернулась. и весь процесс был повторен заново. Потом она возвратилась в третий раз.

Именно тогда я реализовал одну комбинацию, которая имела затем последствия. До того времени я был секретарем сам для себя (моими достоинствами были дешевизна и внимательность). Когда Мэй Блэкберн вернулась в третий раз, болезненно худая, истощенная и настолько шаткая, что не могла зажечь собственную сигарету, я предложил, чтобы она, возможно, могла помогать мне, напечатав пару писем. Хотя эта мысль, очевидно, испугала ее, она согласилась попробовать". Ее письма были абсолютно ужасны в начале, и я относил их домой на ночь и повторно перепечатывал двумя пальцами. Так как я должен был делать это так или иначе, никакой дополнительной работы для меня в этом не было, а ей это было явно полезно. Очень скоро ее письма стали становиться лучше, пока не стали совсем совершенны так же, как и она сама. Очевидно, для нее настало время выписываться, так как она больше не нуждалась во мне. Однако, моя хитрая игра имела последствия, потому что теперь уже я нуждался в ней.

Так Мэй начала работать для меня за ужасно неадекватный заработок, став моим секретарем, моим бухгалтером, моей второй матерью, моим боссом и моим другом.

Я сидел на скамье и слушал в изумлении, как Мэй предлагает мне её сбережения. С тех пор, как Мэй получила крошечный заработок, она сэкономила три тысячи долларов, и они были моими.

Я усмотрел некий заговор и обвинил ее в сотрудничестве с как-ее-имя, рыжеволосой ирландской медсестрой. Она, очевидно, не знала того, о чем я говорил, но она знала, что рыжеволосую ирландскую медсестру звали Бетти Марш. Я рассказал ей с удивлением то, что случилось этим утром. Она об этом ничего не знала, но она не видела ничего необычного в этой истории, так как она тоже думала, что работа была благородна и замечательна.

Она считала, что каждый обязан помочь. Она была удивлена, что не все предложили свою помощь, и тот факт, что никто не знал о проблеме, не казался ей серьезным основанием для того, чтобы не помогать. Никто не говорил ей и Марш об этом, но они ведь "знали, разве не так? Я согласился, находясь в некотором трансе.

Даже сегодня я с трудом верю своей собственной истории, и, возможно, было бы еще труднее поверить теперь, когда прошло так много лет, если бы я не смотрел ежедневно из окна моего кабинета, через прекрасную зеленую лужайку, на здание имени Мэй Блэкберн. Оно помогает мне помнить эту удивительную женщину. Оно также помогает мне помнить Бетти Марш, когда я гляжу из окна моего кабинета на здание Мэй Блэкберн, потому что мой кабинет находится в здании имени Бетти Марш.

Мэй Блэкберн настаивала также, в дополнение к предоставленным мне трем тысячам долларов, что она могла, хотела бы и будет работать бесплатно, где бы ни находилось "новое место"

Я плохо спал той ночью, потому что я не знал, что это за "новое место". У меня было чувство, что меня толкают внешние факторы, не подвластные мне. Это ощущение меня посещало с тех пор много, много раз, и я учился расслабляться и не сопротивляться, даже когда я не все понимал.

Обе эти женщины, думал я той ночью, гораздо старше меня. У них нет никаких гарантий. И все же, используя некое предвидение, которое я не понимал, они обе настояли на предоставлении всего, что имели. А что я? Что у меня является всем, что я имею? Хочу ли я отдать это?

Хорошо, я имел оборудование и все необходимое в моем большом доме. Все это могло бы быть пожертвовано на использование в "новом месте", что бы это ни означало. Это равносильно девяти или десяти тысячам долларов.

Затем был сам дом. Хотя все еще оставался большой залог, я мог продать его и получить четырнадцать тысяч долларов, и это также могло быть пожертвовано.

В целом, получалось, что я мог наскрести приблизительно тридцать две тысячи долларов. Капля в море. Это невозможно, и завтра так мне и следует сказать этим двум сумасшедшим женщинам. Как я мог сказать им это? Они просто не поняли бы.

Хотя, может быть с идеей Мэй относительно бесплатного рабочего времени... Если предположить, что все специалисты работали бы бесплатно некоторое время, пока мы не сдвинулись бы с мертвой точки? Я встал с кровати и взял карандаш и бумагу.

Предположим, что чудесным образом мы получили место для работы. Возможно, мы могли бы взять что-то в аренду или сделать что-то в этом роде. Могли бы мы тогда начать работать? Если было бы место. где работать, мы могли бы чудом продержаться пару месяцев, если бы мы имели сорок тысяч долларов вместо тридцати двух.

Двумя ночами позже, г-н Мэссингэм, мой тесть, предложил мне восемь тысяч долларов. Было понятно, как он узнал о проблеме. Я сказал ему об этом, но даже не подозревая, что он решится помочь. И он, и мама, в детстве были очень бедны в Англии. И хотя папа преуспел в Америке, он не мог забыть о бедности своего детства и был чрезвычайно осторожен с деньгами. Я даже и не думал о нем как о денежном ресурсе.

Доктор Фэй согласился работать бесплатно. То же сделал мой брат. И, конечно, моя жена.

Именно тогда мисс Галбрайт попросила меня о встрече. Я уже начал привыкать к тому, что люди хотят со мной встретиться, и я пошел к ней, уже наполовину ожидая, что она предложит помощь. Либбет Галбрайт была пациенткой. Она была пятидесятилетним ребенком с повреждением мозга, с проблемой, которую большинство людей называет церебральным параличом. Такие люди, когда больны серьезно, находятся в постоянном корчащемся движении. Эти люди выглядят так ужасающе (когда они серьезно больны). Большинство людей их считает умственно отсталыми, в то время как на самом деле они очень, очень и очень умны. Состояние Либбет не было таким же, как у людей с серьезным атетоидным церебральным параличом. Она не корчилась, хотя она и не могла ходить, но так же, как и другие атетоидные больные, она была очень, очень и очень умна. Она была также очень проницательна. Хотя мы и проводили ежедневно какую-то часть времени вместе, когда она вылезала из своего инвалидного кресла и обучалась ходьбе впервые за пятьдесят лет, мы никогда не обсуждали мою проблему.

Этим вечером мы ее обсуждали. Мы направились к Фэйрмаунт Парк, и пока мы добирались туда, Либбет говорила. Она полагала, что я должен пойти поговорить с ее шурином А. Винтоном Кларком и с ее сестрой Элен Кларк. Я только однажды встречал г-на Кларка прежде, и то, совершенно случайно. Я был уверен, что он даже не вспомнит меня, и когда я позвонил, чтобы договориться о встрече, это оказалось действительно так. Он не помнил меня. Тем не менее, он пригласил меня к себе домой на следующий вечер.

Он слушал внимательно, когда я рассказывал о наших надеждах и мечтах. Глубоко вздохнув, я сказал ему, что для того, чтобы начать, я нуждался, как я полагал, примерно в двадцати пяти тысячах долларов. Он медленно негативно покачал головой. Вам понадобится больше, он сказал мне, примерно восемьдесят тысяч долларов. С этими словами он вручил мне чек на восемьдесят тысяч долларов. Хотя я никогда и в глаза не видел столько денег и был чрезвычайно благодарен, я уже больше не удивлялся.

Я не был удивлен и тогда, когда нашел "новое место". Это было превосходное имение в Честнат Хилл. Участок в восемь акров первоначальной площади с двумя превосходными зданиями, а также прекрасными оранжереями и сараем. Больше четверти миллиона долларов были достойны прекрасных деревьев и кустарников. Место, несомненно, было дороже миллионов долларов и было абсолютно идеальным для наших целей. Я не был удивлен тем, что нашел идеальное место для нас.

Я даже не был удивлен, когда позвонил агенту, чтобы выяснить, сколько имение будет стоить. Цена продажи была точно восемьдесят тысяч долларов. И что Вы подумаете по поводу подталкивания извне? Единственными друзьями, которых я имел за пределами моей работы, были мои военные друзья.

После войны я решил, что мир был далек от полного спокойствия, и я остался в первоочередном резерве. Я был записан в старинный филадельфийский 111-ый Полк Пехоты Национальной Гвардии Штата Пенсильвания. Командиром этого полка был полковник Джей Кук, выдающийся гражданин Филадельфии, чей прадед, Джей Кук, финансировал в Гражданскую Войну сторону Союза.

Именно он поднял меня до звания капитана, когда я вступил в полк, и именно его прежнее имение мы купили. Так как я был там у него в гостях, я знал об этом. Он жил там с женой и двумя дочерями, и когда он оказался там один с огромным штатом слуг после смерти жены и брака его дочерей, он выставил это поместье на аукцион. Очень богатый человек, который купил его, быстро понял, что даже богатый человек не может позволить себе содержать такое имение, и он продал его нам.

Джей Кук работал у нас в качестве члена совета директоров "нового места" вплоть до дня своей смерти в 1963 году.

22 июля 1955 года после месяцев работы Почетный Судья Уильям Ф. Дэннхауер Суда Гражданских Исков Округа Монтгомери Штата Пенсильвания вынес постановление о том, что Реабилитационный Центр в Филадельфии должен считаться некоммерческой организацией.

Директорами были Гленн Доман, Роберт Доман, Франк Д. МакКормик (военный друг), Тэмпл Фэй, Клод Чик и Мартин Палмер.

Томас Р. Уайт - младший (видный филадельфийский юрист и старший офицер моего полка) работал при институтах в качестве поверенного до самой смерти. Он делал свою работу бесплатно.

Роберт Маги, один из моих самых старых и самых близких друзей, работал первым президентом совета управляющих.

Генерал-майор Артур Д. Кемп служил в качестве члена совета управляющих с первого дня существования этого органа и позже стал его президентом, пока не ушел со службы многими годами позже.

Жена Боба Маги —Дорис, отслужила несколько сроков как президент женского совета и все еще остается активной частью этой группы.

Все они служили потому, что они были личные друзья, и ради любви детей, которую они считали достаточной наградой за свою работу.

Реабилитационный Центр в Филадельфии позже изменил свое название на Институты Достижения Человеческого Потенциала.

Так - многочисленными толчками — Институты Достижения Человеческого Потенциала были рождены - и как раз вовремя.

Вариации на тему детского чтения

Честь находки этих статеи Марины Аромштам принадлежит нашему ответственному редактору. Именно она, озабоченная проблемами подготовки к школе, помогла и себе и всем нам.

Статьи были опубликованы в газете "Дошкольное образование" за 2007 год.

Тема первая:

Где искать золотой ключик?

— Ничего не читает! Как свободная минутка, так к телевизору. И вот себе кнопки нажимает!.. А ведь буквы уже в четыре года знал!..

Стандартная жалоба. Родители подростков сетуют, учителя массовой школы проигрывают бой за приобщение школьников к классической литературе, психологи изучают проблему и сообщают нам о качественном изменении культурной среды и господстве в ней видеообразов. Параллельно другие психологи создают методики обучения грамоте детей горшечного возраста, призванные наполнить бурной деятельностью жизнь продвинутых мам.

Тут надо сделать необходимую паузу. Во-первых, я ничего не имею против стремления молодых родителей к овладению передовыми педагогическими знаниями: сама грешила. Поэтому теперь, начиная разговор в учительской или родительской аудитории, я коротко сообщаю, что являюсь мамой двоих молодых людей — 21 и 25 лет, т.е. мамой, вкусившей результаты (положительные и отрицательные), а также их отсутствие самых захватывающих методик воспитания своего времени.

Как бывший учитель я тоже не имею принципиальных возражений против того, чтобы ребенок к началу школьного обучения умел читать. Собственно, для поступления в спецшколу или в гимназию это теперь необходимо.

Но, по моему убеждению, нормально развивающемуся ребенку из интеллигентной семьи в дошкольном возрасте не нужны никакие специальные методики обучения грамоте. Он, при выполнении некоторых условий, к шести — шести с половиной годам прекрасно обучает себя сам. Более того, это самообучение и есть показатель его возможностей справиться с требованиями гимназической программы.

Если же этого не происходит, нужно вести прицельный разговор об особенностях развития данного конкретного ребенка и о том, как и чем заниматься с ним в первую очередь. Однако это тема для другого разговора.

Все методики по обучению детей чтению направлены на выработку умения переводить буквенные значки в звуки, звуки — в слова, а слова — в предложения. Но если понимать под чтением не бойкое движение по букварю под руководством воспитателя дошкольной прогимназии или гувернера, а чтение книг (т.е. чтение в собственном смысле слова), то умение это является хоть и необходимым, но недостаточным. Кроме того, и оно таинственным образом зависит не только от прогрессивности и совершенства тех методов и приемов, при помощи которых малыша обучают читать, и не только от виртуозных качеств учителя, но и от наличия у самого ребенка внутреннего желания читать. Это внутреннее желание психологи называют мотивом и утверждают, что именно он, а не что-либо иное, определяет успех любой человеческой деятельности. Иными словами, чтобы научиться читать, ребенок должен хотеть это делать.

Сто лет назад необходимость чтения обосновывалась информативностью книги, ее функцией "источника знаний". Сегодня нечитающий ребенок страдает от чего угодно, только не от недостатка информации. Он легко добирает и перебирает ее у экрана телевизора, видео и компьютера. Чтение с этой точки зрения является малоэффективным и трудоемким способом деятельности. Это подсознательно понимает любой дошкольник пяти лет.

Почему же он должен хотеть читать?

Мы являемся свидетелями очень интересного процесса — перехода чтения, особенно чтения классической и высокохудожественной литературы, в разряд элитных занятий.

При этом золотые ключики от потайной дверцы в мир чтения лежат не в учительском кармане, а в кармане... читающего родителя.

Чтобы ребенок хорошо говорил, с ним надо разговаривать: так задаются образцы устной речи. Чтобы ребенок научился быть внимательным, ему надо читать и рассказывать сказки: так задаются образцы восприятия слова. Чтобы книга воспринималась как необходимый элемент жизни, она должна жить в доме и быть востребованной взрослым. Так задаются образцы определенного жизненного стиля. Если после работы вас хватает только на то, чтобы шевелить кнопками телевизионного пульта, приготовьтесь к тому, что ребенок будет вести себя так же, не задаваясь вопросом, при чем тут усталость. Вы — образец. Какие могут быть к нему претензии?

В читающих семьях ребенок (опять подчеркиваю — в случае нормального развития) обучается читать сам собой, так же, как обучается ходить и говорить. Потому что чтение внутри его семьи является столь же необходимым видом деятельности, как хождение и говорение. Окружающая его среда насыщена буквенными символами, начиная от вывесок и газетных заголовков и кончая теми самыми кубиками с буквами, которые конечно же вам подарит друг семьи с педагогическими склонностями.

Вы между делом сообщите малышу, как называется та или иная буква, или он сам спросит вас об этом.

К определенному моменту выяснится, что ваш пяти-шестилетний человечек уже освоил значение букв и пытается прочесть рекламную надпись.

Подобное открытие порой ведет к странным последствиям: родители решают, что они могут больше не читать ребенку. Более того, не должны ему читать. Иначе как же он будет совершенствоваться в своем только что приобретенном навыке? Стимула не будет.

Позиция не просто неверная, а вредная.

Два процесса — слушать ваше чтение и читать самому — имеют совершенно разные задачи и основаны на совершенно разных механизмах. Вы же не станете заставлять ребенка пройти многокилометровый маршрут, ссылаясь на то, что он уже сделал первые шаги? Будучи старым адептом дорожных путешествий, вы возьмете малыша с собой в поход и понесете на себе. Ради чего? Ради общения и совместного переживания. Так же и с чтением. Когда вы читаете ребенку, вы общаетесь с ним и вместе переживаете прочитанное. Поэтому так важно, чтобы выбранная для чтения книга доставляла удовольствие и ребенку, и вам.

Кстати, совместное чтение вслух (не зависимое от возраста детей), как и домашний театр, было хорошей традицией интеллигентных семей в России в конце XIX — начале XX веков.

Совершенствование малыша в технике чтения — это другое, отдельное дело.

Во-первых, надо обеспечить ребенка соответствующей библиотекой, состоящей из книг с картинками в размер страницы и с коротенькими текстами под этими картинками (наподобие сказок Сутеева или сказок из серии "Учим малышей читать" издательства "Академия развития"). Буквы обязательно должны быть большими — даже тогда, когда, вы знаете, ребенок справляется и с маленькими. Процесс чтения не должен напоминать разгрузку вагонов. Самостоятельно ребенок должен читать более легкие книжки, чем он, по идее, мог бы, а сложный словесный мир будет, как и раньше, открываться ему через ваше ежедневное (не менее получаса) чтение вслух.

Во-вторых, важно помнить, что у маленького ребенка умение читать связано с умением писать, и письмо функционально предшествует беглому чтению. Подписи с орфографическими ошибками под его картинками, почему-то приводящие вас (а в особенности — бабушек) в ужас, не менее важны для процесса обучения чтению, чем страдания над букварными страницами. Забудьте про ошибки. Сейчас ребенок осваивает другой, крайне важный принцип: буквы — значки для звуков. Это и есть самообучение. А ваша задача — стимулировать его на этом пути всеми возможными способами. Помогайте малышу сшивать "книжки" из подписанных картинок, радуйтесь каждому "облачку" со словами "ой" и "ха-ха-ха", которое вылетает изо рта героя нарисованного им комикса.

Есть один замечательный путь побудить ребенка писать (разумеется, произвольными буквами). Это — научить его изготовлять вывески. Вывески могут понадобиться для игры в магазин, при строительстве города и даже перед приходом старого знакомого, которому вдруг станет интересно узнать, как все в доме называется (бредовый на первый взгляд мотив, но странным образом убедительный для ребенка). Если же у вас есть на примете хороший человек, который сменит привычное амплуа Деда Мороза на роль инопланетянина, акция по развешиванию вывесок в квартире приобретет небывалую актуальность, доходящую до ажиотажа. Тут уж будьте последовательны и прикрепите вывеску и на потолок, и на унитаз, и на ошейник своей собачки. Иначе инопланетянин может составить превратное представление о богатстве русского языка.

Если же вас начнут расспрашивать о странных особенностях изменившегося дизайна квартиры, смело отвечайте, что этому учит новейшая методика обучения грамоте. Можете козырнуть словом "мотив". Возможно, это не будет сильно противоречить истине.

На волшебном острове слов

Вторая вариация на тему детского чтения

Желание ребенка читать, а потом и писать, заниматься сочинительством — две ветки одного дерева. Их корень — интерес ребенка к живой жизни слова.

Чем является для ребенка слово? Оно сродни фантастическому существу, способному к превращениям, обладающему магическими возможностями порождать предметы, явления и целые миры. И ребенок получает огромное удовольствие, обнаруживая эти его особенности, играя словами, подобно тому как Танечка и Ванечка Корнея Чуковского играли с Тяни-Толкаем.

Взрослый должен только вовремя и умело включиться в это замечательное занятие, помогая ребенку пополнить арсенал словесных игр и превращений.

А я придумал слово,

Смешное слово "плим"!

Вот прыгает и скачет

плим, плим, плим,

И ничего не значит

плим, плим, плим!

Ирина Токмакова

Как играть словами?

Чтоб словами поиграть,

Надо научиться... врать!

Пожалуйста, не удивляйтесь. Врака враке рознь. Это нам еще в детстве объяснили Мишка с Толиком из рассказа "Фантазеры", который должен был бы стать введением во все учебники по детской психологии. Те самые враки, в которых упражнялись герои Н.Носова, по природе своей родственны серьезному сочинительству настоящих писателей и поэтов. И если мы всегда предпочитаем иметь дело с тем, что понимаем, необходимо учесть, что в процессе "пустяшной" деятельности по придумыванию врак ребенок подсознательно осваивает законы словесного творчества, постигает их изнутри.

В фольклоре для этого существует более точное слово — "небывальщина":

По поднебесью, братцы,

Медведь летит.

Медведь летит,

Хвостом вертит.

На этом принципе построен целый пласт детской поэзии, в который внесли свой вклад и Корней Чуковский (вспомните знаменитую "Путаницу"), и Юнна Мориц, и Роман Сеф, и Борис Заходер, и многие другие.

Для начала все это надо откопать, прочитать и выучить с ребенком наизусть.

" (Можете предложить ребенку более пристойное, но менее понятное название: "Кто кого перенелепит?" — на выбор.)

Играющих может быть двое, а может быть две команды но 3—4 человека. Сначала (очередность устанавливается по жребию) играющий одной команды придумывает враку:

— А я видел, как кошка но небу летала!

Игрок другой команды подхватывает:

— А я видел, как самолет на тучу лаял!

И так до тех пор, пока у кого-то из играющих не истощится фантазия.

Ребенок очень быстро понимает, что придумывать — совсем непросто, особенно что-то новенькое. Легче всего использовать старые, уже кем-то выдуманные "враки". Но это никогда не спасает от поражения. Чтобы победить, приходится напрягать воображение, искать образы, подбирать слова.

Попробуйте сыграть в небывальщину на двоих со своим малышом. После двух-трех туров вы обречены на хроническое поражение. Взрослые, как правило, проигрывают детям в этой игре. Если они, конечно, не поэты.

"Лошаденок"

Помните, как замечательно Корней Чуковский описал природную способность ребенка к словотворчеству в своей книге "От двух до пяти"?

Внимательный и заинтересованный родитель, вы, конечно, записываете за ребенком его забавные словечки и выражения. Это ваша памятная коллекция. Возможно, со временем ею заинтересуется какой-нибудь детский журнал.

Но некоторые из "продуктов словотворчества" можно заставить поработать на своего создателя уже сейчас.

Представьте себе, что в стандартной ситуации, когда ваш малыш должен запомнить названия детенышей животных (у лисицы — лисенок, у волчицы — волчонок, у тигрицы — тигренок, у зайчихи — зайчонок), в его речи появляется... лошаденок. С точки зрения официальной методики по подготовке к школе будущих отличников, этот лошаденок подлежит полному и немедленному искоренению. Так пусть же дрогнет ваша рука. Вспомните, что любой недомерок может оказаться Коньком-Горбунком (а может быть, и Пегасом?). Иными словами, перефразируя Винни-Пуха, никогда не знаешь точно, чем кончится дело, если имеешь дело с подобными словечками.

Конечно, ребенок должен узнать настоящее название детеныша лошади, но почему бы и за лошаденком не оставить право на существование? Может, поселить его вместе с коровенком, овчонком, свиненком и им подобными на каком-нибудь подходящем волшебном острове, где возможна захватывающая, полная событий туземная жизнь? Но поскольку никто толком не знает, как выглядят обитатели этого острова, необходимо нарисовать их портреты, уточнить, чем они питаются, как спят, что любят делать.

А это уже огромный совместный труд (ваш и ребенка) по созданию энциклопедического словаря неизвестных науке животных.

"Висит груша — нельзя скушать"

Замечательное, до сих пор неоцененное по достоинству занятие — загадывание загадок.

Между прочим, слово гадать изначально означало думать: загадка была первой формой прафилософского осмысления мира.

Сначала загадывайте ребенку множество разных загадок и сообщайте их отгадки.

Кстати, настоящие фольклорные загадки невозможно отгадать, не зная ответа. В загадках выражалось тайное знание древнего племени. Если надо было убедиться в принадлежности человека какому-нибудь сообществу, в его посвященности, причастности к таинствам, устраивали испытания загадками. Известны пришельцу отгадки — он свой и имеет право на жизнь в племени. Не известны, значит, это чужой, и лучше его съесть поскорее, чтобы не наделал каких-нибудь бед.

Когда ребенок запомнит достаточно много загадок с отгадками, можно устраивать "загадочные" состязания: сначала один загадывает загадку, потом — другой. У кого быстрее загадки кончатся, тот проиграл. Это очень древний вид состязаний. Только раньше поражение могло стоить проигравшему головы.

Следующий этап — самостоятельное придумывание загадок. Например, в воскресенье вы садитесь завтракать, никуда не торопитесь и говорите перед началом еды:

— Я задумал(а) предмет, который стоит на столе. Он плоский, круглый, белый, с тонкой голубой линией по кругу.

Ребенок тут же догадывается, что это тарелка, и предлагает вам свой вариант загадки.

По такому же принципу можно сочинять загадки о животных: "Хищник серо-зеленого цвета, издалека похожий на бревно. Живет по берегам Лимпопо, Амазонки и других водоемов". Это занятие дети очень любят. А какой простор для использования их обширных знаний об экзотических животных, полученных из различных телепередач и видеофильмов!

А вот самая трудная игра в разгадывание загадок.

Выбирается водящий. Он выходит из комнаты, а остальные играющие выбирают какой-то предмет, который водящему нужно будет разгадать. Указывается место, где этот предмет находится: на столе, на потолке, около окна — чем взрослее дети, тем шире поле для поиска предмета. Водящий возвращается и пытается определить задуманный предмет с помощью вопросов:

— Он плоский?

— Он красного цвета?

— Он из дерева?

Остальные игроки имеют право отвечать либо "Да", либо "Нет". Чтобы участвовать в такой игре, нужно владеть достаточно широким набором свойств для характеристики предметов. Эта игра сильно развивает ребенка, если играть в нее в разновозрастной группе.

Имейте в виду, что текст таких загадок включает условие, вопрос и ответ, а также требует решения на основе непростой деятельности по сравнению и сопоставлению получаемых данных. Поэтому игры в загадки являются прекрасной формой подготовки к решению математических задач.

"Запретные слова"

Самый известный вариант игры в запретные слова - "Черное с белым не берите, «да» и «нет» не говорите!». Это диалог, в котором ведущий задает вопросы, хитроумно пытаясь вынудить отвечающего к употреблению слов черное, белое, да, нет.

— Вы поедете на бал?

— Поеду.

— И, конечно, наденете ослепительно-белое платье? — И так далее.

Через некоторое время ребенок научится виртуозно избегать запретных слов, а потом и водить. Хотя задавать вопросы детям нравится меньше, чем отвечать.

Существуют различные варианты подобной игры. При желании вы легко придумаете их сами. Например, условьтесь с ребенком в течение часа не употреблять слово "Я". В этом случае говорящие вынуждены пользоваться другими речевыми конструкциями: вместо "Я хочу" — "Мне хочется" или "Мне бы хотелось".

Продолжение следует…

Марина АРОМШТАМ